ПРЕДИСЛОВИЕ
Знаете, ищущий потому и ищет, что способен найти. И потому не удивительно, что удалось выйти на универсальную группировку всего объема афоризмов, если, следуя традиции, именно этим словом обозначать спрессованные личностью сочинителя характеристики житейских наблюдений и наиболее значимых касаний главнейших струн мироздания.
Я назвал эти несколько десятков упорядочивателей фор-
мулами, потому что название каждого из них обобщает смысл взятого в наблюдение ареала значений до такой сжатости и четкости, с такой хваткостью и твердостью, что наконец-то усилие понимания завершено. И наступила пора понимания усилия. Отныне смысл, или причеловеченная сущность, становится объединительным дешифратором всех тайн для всех раскрывателей мира.
Я приглашаю всех совершить круиз. Кайф первооткрывательских чувств – гарантирую.
Тайне знания пришел конец.
Главнейшие формулы
Среди множества форм человеческого настав-
ления есть пожелания, которые по отношению к
другим лицам носят, я бы сказал, «предписатель-
ный» характер. То есть они требуют следования
им, подчинения, повиновения.
Сами по себе, с точки зрения своего содержа-
ния, они «не тянут» ни на необычность, ни на
исключительность. Стандартные слова при столь
же стандартных мыслях. Но будучи закомпоно-
ванными в некую последовательную систему, в раз-
ворачивающийся набор аналогичных «заветов», в
нюансированное очерчивание заданного смысло-
вого поля, эти, не терпящие возражений, требова-
ния (а они действительно строги и суровы по своей
«нагруженности») превращаются в особые (и это
нельзя не почувствовать!), универсальные, сверх-
значимые, где-то как бы надмировые, правила.
Причем заповедь – это ведь не афоризм, не
крылатое слово, не просто удачная по звукооб-
рамлению фраза. От. заловеди веет космосом. Зна-
нием, которое всегда не с нами. Знанием, с кото-
рым вечно чувствуешь себя ребенком. И с годами
это ощущение только усиливается.
В заповедных сводах принадлежит цифре десять.
Вся история надаительной мудрости началась с 10-ти основных, не рассчитанных на пререкание или оспор законов, которые бог Яхве изрек для людей на горе Синай:
1. Аз есмь Господь Бог твой: да не будут тебе бози инии, разве Мене.
2. Не сотвори себе кумира, и всякого подобия, елика на небеси горе, и велика на земли низу, и велика в водах под землею: да не поклонившихся им, ни послужищи им.
3. Не приемли именем Господа Бога твоего всуе.
4. Помни день субботный [это у евреев, а у христиан день
«покоя» – именно так переводится слово «суббота» – празднуется в воскресенье], еже святити его: шесть дней делай
и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седмый суббо-
та Господу Богу твоему.
5. Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеш и на земли.
6. Не убий.
7. Не прелюбы сотвори.
8. Не укради.
9. Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна.
10. Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни
вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елика
суть ближняго твоего.
Роль «заповедей» огромна. Достаточно вспомнить в этой
связи нравственный принцип «русской своею душою» героини пушкинского стихотворного романа «Евгений Онегин» Татьяны Лариной – «Но я другому отдана и буду век ему верна». Мне импонирует одно из замечаний, высказанных на этот счет философом Арсением Гулыгой:
Девятиклассницу я спросил, кто ей больше по сердцу Та-
тьяна Ларина или Анна Каренина? Она удивилась: конечно, Анна. Татьяна живет по «Домострою», а Анна борется за свое счастье; жаль, что она не сумела довести до конца начатое дело, беда Анны в ее окружении: в других условиях ей не было бы нужды бросаться под поезд. Было это несколько лет назад. Но и нынешний вариант учебника не дает оснований для другого ответа. О Карениной сказано: «Анна пытается вырваться из фальшивого, бездушного мира». И ни слова о нравственном долге, отом, что больше всего волновало Пушкина и Толстого, что волнует нас сегодня. (Что слово, данное другому, – закон, что
семья – святыня, что человек, потерявший устои, обре-
чен на гибель.) У меня нет возможности разбирать роман Толстого, скажу только: у Анны не только беда, но и вина. Она живет во имя