Получила письмо от Ник. Дм. Волкова с брошюрой и образцом плаката. Поблагодари его. Почему он так мрачен? Может быть, я ему напишу. Привет Левочке с супругой, Сонечке также. Все собираюсь написать ей и вообще всему дому, и со стороны, т. е. Еликону и Соф. Ив. Целую. Маша
1931
1. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
19 янв. 1931 г. [Москва – Ялта]
Маша, дорогая, как ты объясняешь мое молчание? Объясню так: стояли морозы сильные, в комнатах было 8°, 9° – ад. К письменному столу подойти нельзя было – так дуло, я внутри вся продрогшая сидела, скорчившись под мехом на своем диванчике, и страдала, и вероятно, как результат всей этой промозглости, лежу опять с воспаленьицем, опять же в левом боку, лежу шестой день и негодую. Опять банки, компрессы из горчицы и водки, Людмила.
Маша, мы тебя уже начинаем ждать. Когда приедешь? Пиши скорей. В какую мы тебя выучим карточную игру – чудо!
Люба уже кончила службу. Начинает быть тяжело ей. Готовит приданое. Бодра, ходит в кино, театр. Лева и Вово в трансе – первый пишет оперу, второй создает «Пиков. даму» в Б. театре.
Нов. год встретили «здорово». Пошлю тебе наши «пожелания» – там и ты фигурировала.
29-го янв. в Ленинграде Чеховский вечер, я, представь, буду наизусть говорить «Даму с собачкой» (с купюрами) – дело на полчаса. Я ее обожаю. Хорошо бы с тобой вернуться в Ялту на кусочек весны – после двух воспаленьиц – как ты думаешь?
Когда принесли последнюю твою посылку – я про себя ругнулась, думала, что вытащу одни трупики цветочные. Представь – зелень совсем свежая, блестящая, у иммортелек померзла зелень, розы совсем промерзли – я их ставила в горяч. воду, но не помогло. Самое трогательное – фиалочки, гвоздичка и [нрзб] нежный бледный цветочек.
Лизаветин брат вернулся из «командировки»[203] – представь.
Желаю всех возможных радостей и мечтаний в нов. году. Поздравляю Полю, флигельную чету[204]. Мих. П-чу привет. Целую и жду. Оля
Все письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.78.6.
2. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
24/I-31 г. [Ялта – Москва]
Как я счастлива – получила от тебя давно ожидаемое письмо! Я не знала, что и думать… Твое молчание меня сильно смущало, хотела даже телеграфировать!..
Почему же ты, милая и бесценная Оля, хвораешь так часто в этом году? Ясное дело, простужаешься. Почему у вас в квартире холодно? Разве опять какое-нибудь недоразумение в батареях? Как нарочно, перестали объявлять в «Известиях» о Худ. театре и о Мал. сцене его, и я не могу следить, когда ты играешь, а играешь, значит, здорова, тогда я спокойна.
Ты спрашиваешь, скоро ли я приеду в Москву? Да, я собираюсь – и не так для удовольствия, как по делам службы, но раньше конца февраля выехать не могу. Дело в том, что Матвей Львович, садовник, на февраль уходит в отпуск до 1-го марта, и я не имею права покидать музей, т. к. служащих нас всего трое. Это первое. Второе, душенька моя, я стесняюсь очень у тебя останавливаться. Ведь я могу попасть на родины, когда всякий лишний человек некстати. Особенно мне неловко перед Левой.