Захарка ответил, что позавтракал он хорошо, но ватрушку съест, «чтоб зря не пропадала».
Школа, несмотря на ранний час, была полна и гудела, как улей. Она помещалась в просторной избе, перегороженной на две половины: в одной сидели «старшие» и «другозимцы», а в передней – новички.
В девять часов пришел учитель в поддевке тонкого сукна и светлых калошах, высокий, тонкий, с реденькой русой бородкой кустами и утячьим носом.
– Гляди-ка, чисто барин, – шепнул мне Тимошка, – учитель-то!..
Он поздоровался и скомандовал: на молитву. Ребята повернулись лицом к иконе и запели на разные голоса. Учитель рассадил всех по местам, старшим выдал книги и приказал что-то писать, а сам подошел к нам.
– Что, ребятишки, учиться пришли?
Мы молчали.
– Вы что же не отвечаете, не умеете говорить?
– Умеем, – выручила Маврушка.
– И то слава богу! Учиться, что ли?
– Да! Да! – запищали мы вперебой, как галчата.
Учитель улыбнулся.
– Садитесь пока здесь, – указал он на свободные места. – Я запишу вас.
Из дверей выглядывали знакомые лица товарищей, привыкших уже к школьной обстановке и державшихся свободно: они смеялись, подталкивая друг друга, ободрительно кивали головою: не робей, дескать, тут народ все свой!
– Как тебя звать? – обратился ко мне первому учитель.
– Ваньтя.
– Иван, – поправил он, записывая что-то на бумажку. – А фамилия?
– А фамилия.
Учитель поднял голову:
– Что ты сказал?
– А фамилия.
– Что «а фамилия»?
– Я не знаю.
Учитель потер переносицу, покопал спичкою в ухе, сделал лицо скучным и подсказал:
– Как твое прозвище?
– Жилиный, – ответил Калебан. – А Мишку вот этого Немченком дразнят, Тимоху – Коцы-Моцы, Маврушку – Глиста…
– Эх ты, а сам-то хороший, Калеба Гнилозадый? – пропищала обиженно Маврушка.
Все захохотали.
– Здесь ссориться нельзя, – остановил учитель.
– Парфе-ен Анкудины-ыч! – крикнул из соседней комнаты Козленков: – Это их на улице так, а Иванова фамилья – Володимеров.
Учитель пожурил:
– Что ж ты, братец, а? Иван, мол, Володимеров… Смелее надо…
– Ты бы поглядел, какой он дома вертун, – опять не утерпел Калебан.
– Помалкивай! – прикрикнул на него учитель, а потом, обратившись ко мне, продолжал: – Ну, Иван Володимеров, как тебя по батюшке?
– Петра.
– Иван Петрович?
– Да.
– Хорошо-с, мать как величают?
– Она уж старая, ее никак не величают.
– Как же так: не величают? Имя-то есть?
– Маланья.
– Так, а братьев?
– Нету, одна Матрешка… Сестра… Она у нас рябая.
– Матрена, что ли?
– Да.
– Добре. Сказывай, сколько тебе лет?
– Семой пошел с Ивана Крестителя.
С такими же вопросами обращался учитель к Тимошке, потом к Мишке, Калебану