Аэропорт на острове был маленький, но работал отменно. Подали два трапа. На улице уже стоял автобус с открытыми дверями, за ним подъехал второй. Шесть окошек таможенного контроля открылись одновременно, и пассажиры быстро разбрелись по разным очередям. Расписание на табло показывало, что самолеты здесь приземлялись каждую четверть часа. Летели в основном из Европы.
Вскоре привезли и багаж. Подхватив чемоданы, вновь прилетевшие выкатились на улицу, где и так было полным-полно людей, стояли машины и длинные туристические автобусы. Было около шести часов вечера. Солнце садилось, и последние его отблески освещали небо мягкими закатными лучами. Дул ветер, но он не мешал – воздух все равно был теплым. Пахло летом.
Антон Ильич прошел к стоянке такси. Здесь никто не толпился. Его сразу же усадили в белый мерседес и покатили по вечернему городу. Не прошло и сорока минут с тех пор, как он приземлился на острове, а он уже высаживался у дверей своего отеля.
Маленькая остроносая гречанка с крашеными завитушками на голове никак не хотела понять Антона Ильича. Он просил номер получше и повыше этажом, улыбался ей и обещал отблагодарить, но та лишь кивала в ответ, не глядя на него, и было ясно, что делать ничего не собиралась. Когда она протянула ключ, Антон Ильич уже знал, что номер ему не понравится. Так оно и вышло. Комната оказалась самая простая – маленькая, душная, с кафельной плиткой на полу и окнами на дорогу. Было здесь шумно и неуютно.
Он спустился вниз и встал чуть в стороне, дожидаясь, когда освободится другая девушка, высокая и рыжеволосая. Как нарочно, она разговаривала с парой пожилых французов, а остроносая тем временем стояла без дела. Пришлось ждать. Наконец, остроносая сняла трубку и стала говорить что-то по телефону. Антон Ильич быстрым шагом подошел к стойке, потеснил французов, всем своим видом показывая, что у него срочное дело. Французы ретировались, и рыжеволосая оказалась в его полном распоряжении. Она выслушала Антона Ильича, принесла карту отеля, добродушно разложила ее перед ним и показала, какие номера может предложить. Вместе они выбрали лучший, в соседнем корпусе, на последнем этаже, с видом на море. Там Антон Ильич и разместился.
За ужином было празднично. Гости пришли шумные и нарядно одетые, с визгом носилась детвора, играла музыка. Официанты разносили напитки, на столах горели свечи.
Отель был давней постройки и, по всему было видно, что его лучшие времена остались далеко позади. Когда-то он блистал роскошью и принимал высоких гостей, а сейчас казался старомодным со своими тесными залами, низкими люстрами, велюровыми креслами со стертыми подлокотниками и прохудившимися коврами на полу. Тем не менее, помещение было отремонтировано, стены свежевы-крашены, картины, помутневшие от времени, подсвечены лампочками и смотрели с достоинством, претендуя на былой шик. Официанты, в белых рубахах и черных штанах, были опрятны, но просты точно рыбаки из ближайшей деревушки. С загорелыми до черноты лицами и неловкими руками, они не спешили угодить, да и вообще не отличались манерами.
Публика ужинала смешанная. Все здесь сидели вперемешку – и французы, и немцы, и англичане, и африканцы в своих ярких одеждах, и арабы, рассевшиеся целыми семьями с женщинами в черных покрывалах и множеством детей. Зал гудел разговорами на всяких языках. Антон Ильич сидел один, смотрел на это разноцветие народов, слушал мерный гул их непонятных языков, и чувствовал успокоение. В Москве сегодня выпал первый октябрьский снег, дороги подморозило, город встал в пробках, а здесь было так тепло и так беззаботно.
Вдруг он увидел в толпе знакомое лицо. Так и есть, девушка из самолета! Антон Ильич подскочил от неожиданности, и сердце у него замерло в груди. Так бывает, когда летом на лугу вдруг встречаешь большую красивую бабочку. Зачем она тебе и что ты будешь с ней делать – неясно, да ты и не думаешь сейчас об этом. Она такая красивая, что хочется бежать за ней, поймать, подержать в руках хоть немного и смотреть на нее еще и еще. А ведь она сейчас упорхнет! И ты бежишь за ней, бежишь просто так, наудачу, не разбирая дороги, не глядя под ноги и зная, что скорей всего бежишь напрасно – ее не поймаешь! Но все равно бежишь. Потому что не можешь не бежать – невозможно, нельзя упустить это счастье! Хочется приблизиться к ней хоть на мгновенье, взглянуть хоть одним глазком, задержаться хотя бы взглядом, чтобы увидеть, чтобы запомнить! Чтобы сказать себе потом, что ты видел эту красоту и знаешь, что это такое… С этими мыслями Антон Ильич сидел и смотрел во все глаза, но девушка прошла мимо, даже не взглянув в его сторону, и села за столик у противоположной стены.
В самолете он заметил ее с самого начала. Ее место было чуть впереди, через проход, наискосок от него, так что ему хорошо ее было видно. Сначала он почему-то обратил внимание на платок на ее плечах. Они летели днем, и солнце вовсю освещало салон. Его лучи насквозь пронизывали самолет и лежали веселыми яркими пятнами на сиденьях, на полу, на лицах стюардесс. После обеда пассажиры стали прикрывать иллюминаторы, чтобы солнце не било в глаза и не мешало спать. Свет в салоне поутих, и перед Антоном Ильичом горел один только лучик, выхватывавший