Постараемся проследить всю нить мыслей г-на Рачинского, хотя это и несколько затруднительно. Наша интеллигенция, по его словам, ничего не делает для образования народа, а если и делает, то без всякого внимания к его потребностям. Она толкует о школе вообще, но совершенно не знает русской школы (с. 2). Допуская в школе религиозный элемент «лишь ради соблюдения каких-то консервативных приличий, или как уступку невежественным требованиям простонародья», она своим позорным равнодушием к церкви сама готовит себе гибель, и «спасти» ее «могут только дружные усилия людей верующих» (с. 4, 36). «Медлить невозможно: предостережений было довольно!» – восклицает автор. Выйти из тысячи противоречий, в которых мы погрязли, можно лишь чрез единение с народом на почве церкви и сельской школы (с. 89, 90).
Итак, наша интеллигенция может только вредить сельской школе. Под ее влиянием и министерство народного просвещения, по словам автора, делает не то, что следовало бы делать. Его невнимание к народу простирается до того, что в сельской школе не разрешены к употреблению такие книги, как часослов, псалтырь и ветхий завет (с. 5). Инспектора народных училищ всю зиму заняты лишь писанием «многосложных отчетов» с «дутыми цифрами» и при всем их добром желании не могут принести никакой пользы (с. 3). Одноклассные и двуклассные министерские школы не соответствуют своему назначению, и ни в каком случае нельзя их считать образцовыми: их польза лишь в том, что они указывают, «как не следует устраивать сельскую школу» (с. 37, 38, 74). Учителя, приготовляемые в учительских семинариях, приобретают с множеством поверхностных знаний лишь некоторый внешний лоск и совершенно отпадают от крестьянской среды, думая, как бы примкнуть к господам и избавиться от неприглядного звания деревенского учителя (с. 27, 28). Вот результаты деятельности министерства народного просвещения, как представляет их г-н Рачинский. Что касается земств, то они уделяют для школ лишь крохи из своего скудного бюджета, и этим ограничивается их деятельность. Духовенство, по причине своей забитости и бедности, также очень мало принимало у нас участия в устройстве сельской школы. И, несмотря на все это, школы открываются; народ все с большим рвением стремится к обучению грамоте; но эта грамота особенная, какой желает народ. Направление нашей сельской школы может быть лишь одно: лишь то, какое дадут ей родители детей, то есть народ, под своим контролем (с. 2). Автор особенно налегает на то обстоятельство, что наша сельская школа, в отличие от западной, устраивается самим народом, без участия духовенства, и при все том направление в ней чисто церковное, клерикальное. Народ прежде всего желает, чтобы учащиеся знали церковнославянский язык, умели читать часослов, псалтырь и другие богослужебные книги; церковное пение в школе также пользуется большим его сочувствием (с. 4, 6). У народа большею частью единственным упражнением в грамоте после школы служит чтение по покойникам, да участие в богослужении. Это поддерживает в крестьянине «способность к тому серьезному чтению, которое одно полезно и желательно» (с. 7). Указывая на глубокое содержание одних паремий, апостолов и канонов страстной седьмицы, автор говорит: «Можно ли сомневаться, что тому, кто это понял, будет доступно и по содержанию и по форме все, что представляет прочного, истинно ценного наша светская литература» (с. 96). Поступая в духовные училища, крестьянские дети могли бы со временем образовать новый разряд священников, вышедших из народа и потому понимающих его нужды. Все эти ученики, с таким усердием трудящиеся в школе, прежде всего ищут духовной пищи, божественного поучения. По рассказу автора, когда в Париже ученикам элементарных школ задана была тема: как каждый из них думал бы устроить свою жизнь, большинство поставило себе идеалом честный труд. Когда автор ту же тему задал в своей школе, то ученики также избрали те или другие образцы трудовой жизни, но для многих высшим идеалом казалось идти в монастырь, хотя многие монастырей и вовсе не видали. В школу г-на Рачинского принят был один сирота, 20-летний юноша. Он принялся заниматься с необычайным рвением и скоро стал самым полезным помощником в школе. Но вот во время восточной войны ему выпал жребий идти в солдаты. Он этому без меры обрадовался, говоря, что теперь может «омыть грехи своею кровью», и действительно «искал смерти» (с. 20, 21).
Из всего этого следует, какое значение, по мнению автора, имеет учитель в сельской школе, и лучшими учителями в ней могут быть лишь семинаристы, готовящиеся в духовное звание и основательно знающие богослужение. Но настоящий хозяин школы только священник. «Он завязывает с своею паствою те неразрывные связи, которые одни дают прочность и действительную силу его школьным поручениям.