Наши отношения стали налаживаться, и мы стали опять нормальной семьей, но вскоре и я стала пропадать на работе. Работала я переводчиком в строительной компании «Небоскреб» и у нас на работе заключили контракт с иностранцами, я должна была их везде сопровождать. А однажды мне заявили, что я должна лететь с нашей командой в командировку в Лондон.
Дома, когда я объявила об этом супругу, он взбунтовался и практически запретил мне лететь, все напирал на то, чтобы я с кем-нибудь поменялась. Мне все-же удалось его убедить, приводя в пример его частые поездки и говорила, что тоже хочу мир посмотреть. Правда Сашка колесил по нашей стране, но все равно мне было немного обидно, он побывал в разных городах и по возращении всегда взахлеб рассказывал, в каком чудесном городе он побывал, описывая город во всех красках.
Я заверила супруга, что это будет моя первая и последняя командировка, а потом я поговорю с шефом, чтобы он освободил меня от таких поездок. А если тот не согласится, то я, как и он поменяю работу, а сейчас речь шла о Лондоне, я ни разу там не была и упускать такую возможность было бы глупо. Сашка нехотя согласился, но я ему не сказала точно на сколько уезжаю, здесь речь шла о целом месяце. Я ответила ему неопределенно, сказала, может на неделю, а может чуть больше.
Меня зовут Валерия Егорова, по мужу Фомичева и мне скоро стукнет тридцатник. Росла и воспитывалась я в детском доме под Ростовом. Кто были мои родители? Да без понятия! Как мне потом сказали, что оставили меня на пороге детдома в коробке и внутри была записка с именем и фамилией. Органы правопорядка пытались найти моих родных, но поиски ничего не дали.
Те, кто рос в детдоме практически с рождения, тому было легче, человечек только научившись ходить на своих двоих, уже соображал, что в большой семье нужно уметь толкаться локтями, кусаться и драться, чтобы хотя бы быть сытым. Я этому тоже быстро научилась и в обиду себя не давала. Были и ребята, которые попадали к нам кто из тепленьких гнездышек, после гибели родителей, а кто и по лишению родительских прав.
Первым было очень плохо, они росли в любви и заботе, имели все что хотели и вдруг их отправляют сюда, где царят свои суровые законы. Такие дети быстро ломались и становились, чем-то вроде шестерок и выполняли разные поручения. Вторым же было легче, их как правило воспитывала улица и те могли дать отпор, тогда детдомовские пацаны устраивали им, что-то вроде испытания. Если тот проходил это испытание, то его принимали как равного, ну а если нет, то быть ему обслугой.
Кто жил здесь с рождения считался «своим», а те, кто пришел, считались «полукровками», и чтобы быть своим, это нужно было доказать, получается я была своя. Взрослые называли меня подкидышем, вообще то подкидышами звали почти всех, кто жил здесь с рождения. Девчонки из старших классов, были что-то вроде нянек. Их задача состояла в том, чтобы присматривать за малышней и не дай Бог, если кто-то из «полукровок» полезет на «своего».
На новый год, как обычно и на все праздники, нам накрывали в актовом зале огромный стол. На столе всегда было много деликатесов, это нам перепадало только по праздникам. Сначала подходили «свои» и пока они не набьют свое брюхо и не отойдут от стола, шестерки стояли в сторонке и ждали своей очереди. Но им доставалось после «своих» прилично, спонсоры не скупились и стол буквально ломился от еды.
Немного о спонсорах. Они имели свой интерес к нашему заведению. Наша директриса поставляла им девчонок, а те в свою очередь обеспечивали детдом всем необходимым. Нет, девчонок не заставляли, они сами соглашались, эти «папики», так называли спонсоров, предлагали им красивую жизнь, а некоторым девчонкам даже покупали квартиры, и они после выпуска из детдома переезжали в тёпленькие обустроенные гнездышки. В нашем заведении действовала так скажем, агитбригада, она состояла из старшеклассниц, которые ходили и агитировали других девчонок на красивую жизнь, а когда мы перешли в десятый, эта бригада заявилась и к нам. Но ко мне они даже не подошли, просто однажды, как только я услышала о том, что происходит, закатила такую истерику, что меня засадили в карцер на три дня и потом очень советовали помалкивать. После этого заточения, я ничего не высказывала, а только с презрением и отвращением смотрела в их сторону.
Из нашего потока нашлось очень много желающих на красивую жизнь и отговаривать их было бесполезно. Я приводила в пример одну девочку, которая сначала согласилась, а потом передумала и ее больше никто не видел. Старшие нам говорили, что у нее все хорошо, но слухи говорили об обратном, говорили, что ее нашли в лесу изувеченной до неузнаваемости. Я была склонна верить во второе, но для девчонок это не было весомым аргументом, они говорили, что та виновата сама и получила по заслугам. В общем, девчонки выстроились в очередь за красивой жизнью.
Воспитатели не вмешивались в наши дела, если только в крайнем случае. На праздниках, взрослые