Караев был изрядно сед, выше среднего роста, широк в плечах. Старые, протертые до дыр джинсы, красная футболка с надписью СССР на груди, на босых ногах массажные тапочки. За его спиной посреди кухни на некрашеном деревянном столе, высилась радующая глаз початая бутылка грузинского коньяка, и разнообразные закуски: сыр, колбаса, масло, икра, буженина. Тяжело вздохнув, он, наконец, видимо не дождавшись откровения, покинул свой пост и сел за стол. Наполнил рюмку, поднес ее ко рту, и остановился, услышав шорох, доносящийся из комнат. Повернул голову, в сторону прихожей. Звук усилился и через пару минут, из бокового дверного проема выплыл женский зад, затянутый в трико синего цвета. Девушка пятилась, наклоняясь вперед, елозя перед собой тряпкой. Выждав пока она приблизится, произнес:
– Послушай, мне неловко есть, в то время как ты моешь пол.
Девушка выпрямилась, повернулась к Караеву, вытянув нижнюю губу, сдула волосы, упавшие на лицо и, проведя запястьем по лбу, неожиданно сложно ответила:
– У нас есть два решения этой проблемы, либо вы перестаете пить, я хотела сказать есть, либо я перестаю мыть.
Маша высокая стройная, но, увы, некрасивая девушка, у нее длинные русые волосы, бледная, нездорового вида кожа, светло-серые, почти бесцветные глаза, правильный нос, под которым, заметен пробивающийся светлый пушок, длиннющие ноги в толстых шерстяных носках и маленькие холмики грудей, выпирающие из тесной маечки. Ноги и грудь Караеву нравятся, все остальное нет.
– Действительно, – после паузы сказал он, – что-то я замысловатое выдал, вернее противоречивое, ну ты девушка умная, понимаешь, что это приглашение к столу.
– Догадываюсь, – ответила Маша, – спасибо, только если вы не возражаете, я хотела бы домыть полы. Вы же мне за это платите деньги.
– Полы надо домыть обязательно, – заметил Караев, – и речи быть не может о том, чтобы бросить их в таком виде.
– Спасибо, – девушка нагнулась, продолжила свое занятие.
– Одного не могу понять, – глядя на нее, произнес Караев, – как ты с твоим острым едким и даже не побоюсь этого слова аналитическим умом, решила актрисой стать.
– Я не на актрису учусь, – не прерывая своего занятия, ответила Маша, – я же вам говорила я на экономическом факультете.
– Действительно говорила, вспомнив, согласился Караев. – Это, между прочим, правильное решение, актрисам сейчас нелегко приходится. Снимают, не снимают? Зарплата нищенская. Сейчас время экономистов.
Он замолчал. Задумался. Домработница у него появилась недавно. Машу ему порекомендовала Лена Воронина бывшая сокурсница, с которой у Караева когда-то был длительный роман и на которой все друзья советовали ему жениться, Лена была дочерью тогдашнего замминистра торговли. Друзья завидовали, его будущее виделось им в радужных перспективах. Но Караев скучал по дому, собирался делать карьеру у себя на родине. К тому же мать была против женитьбы на русской девушке, против русских она ничего не имела, но интернациональные браки не одобряла. «Все добро, что я видела в жизни, – говорила она, объясняя свою позицию, – я видела от русских, в трудную минуту всегда они приходили мне на помощь. Но мы разные, в этом все дело». Тем не менее, Караев предложил девушке, поехать с ним в Азербайджан. Лена отказалась наотрез и назвала Караева ненормальным, как можно было поменять Москву на провинциальный город. После этого все как-то очень быстро стало на свои места. Караев действительно уехал на родину, а Лена вышла замуж за другого однокурсника. Причем еще до того, как он уехал. Через несколько лет Воронина развелась, однако однокурсник карьеру действительно сделал. Когда Караев вновь появился в Москве, об этом Лена узнала очень быстро и с тех пор, время от времени пыталась восстановить статус-кво, окружая Караева заботой и лаской. Заботу Караев еще кое-как принимал, но вот от ласки всячески отнекивался.
– Понимаешь, – заговорил он после долгой паузы, есть такие навязчивые понятия; у нас в школе на уроке труда учитель спрашивал: «Скажите дети, где в СССР находится самое крупное месторождение магнитной руды?», и мы в один голос, довольные отвечали: «в Магнитогорске». «Неверно, – говорил учитель – в Курске. Это знаменитая Курская магнитная аномалия». На следующем уроке он повторял свой вопрос, и мы в один голос вновь отвечали: «В Магнитогорске». Поэтому, как в партийной считалке, – мы говорим партия, подразумеваем Ленин. Говорим театральный вуз, подразумеваем – актеров.
Караев ждал от девушки, какой-нибудь реакции на свои слова, но та продолжала сосредоточенно мыть пол, тогда он поднял рюмку, выпил, закусил по потемкински лимоном, затем встал и вновь подошел к окну.
– Дождь начался, – заметил он, – а мы тут с тобой в неведении.
Маша в это время гремела железным ведром, поэтому не слышала его слов, но Караев не замечая этого, продолжал говорить.
Моя мама была скрупулезным человеком и всегда сетовала на то, что в редких письмах