Дитя все никак не хотело выходить на свет, бремя давило, Либуша уже устала ждать. Беспокойство, стертое еще недавно горем неизбывным, снова одолело молодую вдовицу. Всего неделю назад отрыдала-отплакала она по мужу своему, Боруте, в недобрый час запоздавшему, задержавшемуся на ярмарке. Закрутили молодого богатыря темные боги, спутали стежку-дорожку, не вернулся в срок он к жене на сносях. А через три дня нашли его. Лихие люди, не иначе, сотворили дело черное. Босой и израненный, лежал он в канаве в нескольких шагах от заброшенного зимовья.
Схоронили.
И плохо бы пришлось молодой вдове, если бы не убралась вслед за Борутой постылая свекровь Любогнева. С мужем Либуша жила душа в душу. Выбрали они друг друга на Купалу, да так и окрутились вскоре, не обращая внимания на злопыхания родительницы. Либуша сиротой росла, ни денежки, ни мониста, ни льняного отреза не принесла. Зато красива, добра и домовита. Да уж мужа сильно любила, жизни без него не мыслила, а вон как оно пришлось…
Ребенок ощутимо толкнулся, внутри что-то будто оборвалось. Сильно прихватило поясницу.
Облегчение. Временное.
Когда же это кончится? Почему так долго?
Бабка Щепетуха бормотала что-то, сидела рядом с лавкой, держала Либушу за руку. Уговаривала потерпеть, потерпеть еще немного. Потерпеть? Да сколько угодно. Даже кричать уже нет сил.
Душно. Невыносимо душно, словно на грудь положили каменную плиту. С трудом приоткрыв глаза, Либуша обвела мутным взором баню. На стене чадила лучина, в печке догорали, рассыпались искрами дрова. Низкий потолок мешал дышать.
– Почему? – разлепив спекшиеся губы, прошептала роженица. – Почему так…
– Терпи милая, терпи, хорошая. – Бабка отерла лицо Либуши мокрой тряпицей. – Женская доля, она такая.
– Я умру, – обреченно выдохнула молодая женщина.
– С чего вдруг? – всплеснула руками Щепетуха. – И думать не смей. Еще до рассвета сынка народишь. Богатыря.
– Сын… – Либуша провела языком по пересохшим губам. – Сынок…
– Вот, давай, сейчас потуги пойдут, – бабка отпустила руку молодой женщины и приготовила чистую пеленку. – Ты уж постарайся, милая.
Либуша то проваливалась, соскальзывала куда-то, то снова тужилась. Кружилась голова, в глазах темнело. Казалось, что слабый свет лучины померк совсем, тени наползали из углов. В маленькое подслеповатое окошко заглядывала безлунная ночь.
– Борута! Борута! – пролепетала Либуша.
– Мужа зовешь, сердешная, – вздохнула Щепетуха. – Горюшко горькое! Горе-беда!
– Нет! Нет! – вдруг вскрикнула роженица. – Уйди, постылая!
Молодая женщина приподнялась и с ужасом уставилась в изножье лавки.
– Что ты?! Окстись! – обхватила роженицу за плечи бабка.
– Пусть она уйдет! Зачем она здесь? – стонала Либуша. – Пусть уйдет, пусть уйдет!
– Блазнится тебе, милая, – Щепетуха погладила молодую женщину по волосам.
Крик младенца, похожий на мяуканье котенка.
Либуша протянула к сыну руки, прижала к груди.
– Солнышко мое, – прошептала она беззащитному комочку, доверчиво прильнувшему к материнскому теплу.
Какая-то тень промелькнула… Или и в правду кажется?
Но нет, вот снова. Чуть смежив ресницы, Либуша увидела ее. Снова. Она здесь.
Свекровь Любогнева стояла так близко, что можно было коснуться. Наклонившись, покойница протянула руку и коснулась затылка новорожденного. Губы ее искривились в недоброй улыбке.
Либуша оцепенела.
– Вам не нужно больше света? – Женщина в черном, подойдя к окну, отодвинула тяжелую бордовую занавеску. Окно оказалось круглым. Надо же, как все неожиданно в этом особняке…
– Спасибо, этого хватит, – поблагодарил Тимофей.
Он оглядел небольшую комнату: деревянная кровать на гнутых ножках (матрас, можно на что угодно спорить, отличный, ортопедический), тумбочка в стиле ампир, ослепительно белый ковролин, на маленьком столике – ваза с лилиями и неуместно смотревшаяся здесь глиняная плошка с россыпью разноцветных конфет. Декоративные подушки на тщательно убранной постели. Фотографии на стене. И тишина, выбеленная солнцем.
– Значит, вот здесь она и жила, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Тимофей.
– Да, Светочка жила здесь, – кивнула женщина и поднесла к ненакрашенным губам платок. – Много времени здесь проводила, читала. Вот, – она указала на книгу, лежавшую на прикроватном столике. Тимофей сделал шаг вперед, наклонился и прочел название: «Айвенго».
– А это что? – он указал на плошку с конфетами.
– Это «Скиттлс». Светочка очень любила «Скиттлс» и всегда угощала всех, кто зайдет. Хотите и вы немного? Я думаю, ей бы понравилось.
– Я думаю, нам пора приступить к делу, – негромко заметил