Гавейн, которого в этих кругах знали как «Языка без костей», лениво потягивал вино из кубка, больше похожего на ведро. Его глаза, зелёные омуты под нависшими бровями, блуждали по лицам собутыльников – таких же оборванцев пера и кинжала, как и он сам. Эти парни, впрочем, ещё не успели прослыть столь же беспринципными.
– Ну, Гавейн, – прохрипел здоровяк по прозвищу Кувалда, отчего борода его затряслась, – ты всё по-старинке, а? Всё по бабам? Слышал я, ты намедни вдову аптекаря прищучил. Говорят, она тебя на весь квартал проклинала, когда поняла, что у неё ни серебра, ни чести не осталось.
Гавейн лишь усмехнулся, обнажив идеально белые зубы.
– Честь, Кувалда, – произнёс он, растягивая слова, – это как воздух. Вроде есть, а поди-ка пощупай. Зато серебро, дружище, оно звенит. А звон, поверь мне, порой куда приятнее глупого шелеста репутаций. Да и вдова, – он подмигнул, – она проклинала, но так сладко, что я бы и сам себя проклял, лишь бы ещё разок так послушать.
За столом загоготали. Азарт, вечный спутник подобных бесед, витал в воздухе.
– Погоди, Гавейн, – подал голос тощий, как жердь, паренёк, прозванный Занозой, – это всё мелко плаваешь. Вдовы, купчихи… Вот я давеча слышал, наш Принц, будь он неладен, собирается дочку свою, Принцессу, на балу знакомить с очередным уродцем-принцем. Мол, надо династию скрепить.
Гавейн приподнял бровь.
– Принцесса? И что с того? Кому она нужна? От неё ж, небось, пахнет фиалками и скукой.
– Да не в том дело, кто нужна, а в том, что она недоступна, – продолжил Заноза, ухмыляясь. – И, что ещё важнее, она… невинна. Представляешь? В наше-то время! Ходят слухи, её в башне держали, чтобы ни один мужик на неё косо не глянул.
Глаза Гавейна вспыхнули. Это был вызов. Недоступность, невинность – это было куда интереснее, чем заурядные вдовы.
– Ну, и что за басня про эту фиалку в башне? – лениво поинтересовался он, но в голосе уже слышалась сталь.
Кувалда, видя, что Гавейн клюёт, почесал затылок.
– А басня вот какая, Гавейн: сто золотых, если ты её соблазнишь. Сто. Золотых. До первого петуха, так сказать. Заноза говорит, что слабо тебе. Я тоже сомневаюсь.
Гавейн поставил кубок на стол с таким стуком, что вино расплескалось.
– Слабо? Мне? Вы что, сдурели? Вы что, думаете, я из тех, кто пасует перед какой-то там принцессой? Сто золотых, говорите? Считайте, что они уже у меня в кармане. Но условия, друзья, будут мои. Мне не нужен один петух. Мне нужно, чтобы она сама молила о пощаде. А вы, – он окинул их взглядом, – вы будете петь мне оды, когда я приведу её в этот же кабак.
Повисла тишина. Кувалда и Заноза переглянулись.
– Как ты туда попадешь? – наконец спросил Кувалда. – Королевский бал, охрана, инквизиция на каждом углу…
Гавейн откинулся на спинку стула и довольно улыбнулся.
– А это, дружище, уже детали. Позвольте мне представить вам Маркизу Изабеллу де Монтейн, супругу нашего уважаемого, но несколько старомодного маркиза Армана. Слышали про такого? Так вот, ей, видите ли, наскучило. И я, как истинный рыцарь, пообещал ей маленькое приключение. Она проводит меня на бал. А что будет дальше… – он развёл руками, – это уже совсем другая история.
Именно в этот момент, как по заказу, за окном громыхнул первый раскат грома. Дождь хлынул на Париж стеной, смывая грязь, но не смывая предвкушения. Гавейн чувствовал, что эта игра будет куда интереснее, чем все его предыдущие. И куда опаснее. Он представил себе лицо маркиза Армана, когда тот узнает о его "приключении". Эта мысль лишь добавила огня в его зелёные глаза. Он допил вино и встал.
– Пожелайте мне удачи, парни. Хотя, мне она не понадобится. Вам понадобится – чтобы не обделаться от зависти.
И, не дожидаясь ответа, он шагнул в тёмную парижскую ночь, где каждый переулок, казалось, нёс свой секрет. А где-то за стенами «Грязного Каплуна» уже начали ступать по мокрой брусчатке тени, посланные разгневанным Маркизом.
Глава 2
Запах сирени, дурманящий и навязчивый, плыл над садами маркиза де Монтейна, смешиваясь с ароматом свежескошенной травы и едва уловимым запахом пороха, оставшимся после недавних манёвров гвардии. Небо, умытое ночным дождём, прояснилось, обнажив бездонную синеву, на которой редкие облака казались лёгкими перьями. Солнце, уже довольно высоко поднявшееся над горизонтом, золотило верхушки деревьев и поблёскивало на влажных листьях.
Гавейн скользнул в будуар маркизы Изабеллы с грацией сытого кота. Она ждала его, прислонившись к балконным дверям, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь тонкую ткань её утреннего пеньюара, рисовали на мраморном полу причудливые узоры. Её тёмные волосы были распущены, и в глазах, что казались двумя омутами без дна, читался отблеск недавних воспоминаний и предвкушение новых.
– Какое утро, Гавейн, – произнесла она томным, чуть хриплым голосом, словно только что проснулась после долгого, приятного сна. – Маркиз отбыл на охоту. Как вы и просили. Мои горничные