© В. С. Жук, 2024
© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2024
© Издательство Ивана Лимбаха, 2024
«Проснуться и вдруг под собою почуять страну…»
Проснуться и вдруг под собою почуять страну,
И первопечатных, и контурных жил её голубизну,
Приречный кустарник больших отработанных рук,
Привычный, глубоко сокрытый очей звероокий испуг,
Поля и овраги, железным цветущие хламом,
И храм на холме и могилами вскопанный холм.
Корову, жующую словно навязанный корм,
Румяную девочку с тонким и плачущим «мама».
Румяную девочку, жёлтый лицей областной,
Учитель невнятных наук и красивый, и полублатной,
И женщины злые у белых дверей консультаций.
Проснуться. Ершами мороза покрылась река,
Огромного поезда туша взгремит, далека
Настолько, что мыслью не можно к нему прикасаться.
Ребёнок с запрошлого века стоит на горохе в углу,
Прекрасные сполохи реют по городу, миру, селу.
Воронежский пальцы в кулак не сжимает святой,
А речи на полках застыли в горшках с деревянной крупой,
Почуять страну. На скамье притаился Ставрогин.
Кому мы нужны без уменья почуять страну?
Всё отняли. Чистый язык. Голоса, тишину.
И страшно – как будто войти в борщевик вдоль дороги.
«Как попало, расправив социальные сети…»
Как попало, расправив социальные сети,
Так счастливо решив, что свобода не только словцо,
Выходили на улицу удивлённые дети,
Выносили на улицу молодое лицо.
По дороге обломки бесконечного рабства,
То Некрасова строчка, то Герцена медь.
То кудрявый загиб удалого арапа…
Да чего им на бывшие годы смотреть?
Без прошедшего. Только с апрельскою тягой,
С ярким хламом набитою озорной головой,
Выходили под синие зимние флаги,
Как заблудший ребёнок к семье мировой.
Да сама-то семья-то не булка с изюмом,
Только как без неё, почему без неё?
Почему пробавляться в банановых трюмах,
А не пить океанских просторов питьё?
«Беспощадный, бессмысленный»… Будто испуганы Пушкиным
Посылают убийцы своих Големов и Верлиок.
Доставай, моя няня Россия, заветную кружку.
Выпьем с радости, милая. Час недалёк.
«Пока мы чёртиков чирикали в тетради…»
Пока мы чёртиков чирикали в тетради,
Пока вставали дружно каждый раз.
Всё будущее оказалось сзади
И смотрит с содроганием на нас.
Глаголы сбились в пестроте своей,
И первое попавшее надели.
И с ними Соловьев иль Соловей,
Но точно не Алябьев и не Дельвиг.
Ответь мне, милосердная сестра, —
Я бывший, Крысолов, пловец и автор, —
Что будет предстоящим нам вчера?
Кого из нас не расстреляли завтра?
«Ствол сосновый, да клён точёный…»
Ствол сосновый, да клён точёный,
Да небес голубой альков.
Всё в прыщах и нарывах чёрных
Силиконовых силовиков.
Только храмы пугают огромностью,
Только, тихому, кажется мне —
От духовности с духоподъёмностью
Просто воздух исчез в стране.
А дышать-то по-прежнему хочется
По привычке за много веков.
Глядя в ошеломлённые очи
Силиконовых силовиков.
Шотландская легенда
Мы поляну накрыли в Бирнамском лесу,
Мы расставили виски и водку,
Разложили по мхам и пенькам колбасу
И раскачивать принялись лодку.
Уж мы этак и этак качали её,
Говорили умно и красиво,
поджигали отважно корьё и смольё,
И с пугливой оглядкой гасили.
Уже солнце сокрылось в вечерней пыли,
Уже ведьмы устало зевали,
Мы на замок Макбетов не шли и не шли,
Выводя свои трали и вали.
Мы б сидели и дальше в лесной глубине
До того,