Понимание пришло к ней позже: на самом деле истинной, глубинной причиной её мучительного состояния, этой неправильностью было то, что жизнь зазияла пробелами, прострелами и пустотами, в ней начали вдруг образовываться пресловутые чёрные дыры, куда безнадёжно и безвозвратно стали уходить люди, некогда составлявшие её цельный мир.
В том мире была мать, одно существование которой уже делает человека любимым; была сестра – единокровная, единоутробная, единомысленная – другой такой не будет; была подруга Милка, с которой держались вместе со студенческой скамьи, крепко спаянные прошлым.
Мать унесла с собой ту любовь, без которой каждый на этом свете остаётся сиротой; сестра – второе Лерино «я» – её непохожую копию; Милка – молодость и беспечность. Вдруг как-то не с кем стало поделиться сокровенным: «А знаешь…», «А что я тебе расскажу-у…» Стало почти некому задать тот самый вопрос: «А помнишь?..» Ужас этих потерь был загнан на самое дно подсознания и лежал там тяжёлым камнем.
Самое удивительное, что два года спустя после написания этих строк, Лера в телевизионной передаче услышала от старой писательницы слова о пустотах и чёрных дырах в определённый период её жизни. Поразительно, как совершенно разные люди в разное время могли одинаково ощущать и выразить эти ощущения одинаковыми словами! Психологи потом объяснили, что это называется «находиться в одном качественном потоке».
Бреши образовывались и от другого рода потерь. Были и ныне здравствующие приятельницы, которых Лера сама вычеркнула из своей жизни. Когда-то ей казалось, что это её лучшие друзья, и она очень искренне к ним относилась. Но в какие-то моменты выявилось такое непонимание ими самой Лериной сущности, что даже просто поддерживать отношения оказалось невозможным. Выявилось, что каждая держала за пазухой свой камешек и вела придирчивый счёт сделанному для Леры и не сделанному Лерой для них. И всё сразу было кончено. Их потерю Лера тоже очень остро почувствовала, потому что привыкла доверяться тем, бывшим.
Правда, среди пробелов оставались поддерживающие её существование крохотные островки – островки дружбы и доверия. Те истинные зёрна, что отделились от плевел. Но их катастрофически не хватало. Давно уже Лера с одной из островитянок ищут когда-то им очень близкий и дорогой, затерявшийся в океане жизни и времени остров. Пока напрасно – исчезнувшая Атлантида молчит.
От неё остались лишь письма, пахнущие дружбой, да фотографии двадцатилетней давности. «Дорогая Атлантида, – летит в эфир их зов, – где ты? Была ли ты? Или ты всё же миф?»
Подступившее в результате потерь чувство вселенского сиротства заставило Леру задуматься, как, кем и чем заполнить душевный вакуум.
Духовные и информационные дыры успешно соседствовали с банальными и тривиальными, но погибельными пустотами в бюджете. Позади остались чёрные девяностые, в паучьих сетях которых Лера одиноко билась вместе с несовершеннолетней дочерью. Работала тогда в школе, и без того мизерную зарплату учителям не выплачивали по два-три месяца, а полагающиеся за методлитературу деньги выдавали мешками краснодарского риса. Лера продавала его всему подъезду.
Помнит она, как потихоньку, собравшись вместе, плакали в уголках школы безмужние училки, чьи дети падали в голодные обмороки в общественном транспорте.
Через год арестовали заврайоно.
Помнит она, как однажды, отдав дочери в школу последнюю мелочь, сама поехала на работу без гроша в кошельке. Зав. школьной столовой кормила таких безденежных в долг. До школы – пять остановок. Примерно на третьей в троллейбус впрыгнули контролёры, три здоровых мужика бандитского вида. Да это, наверное, и были бандиты, судя по их лексикону и повадкам. Они тогда, по слухам, с липовыми удостоверениями и таким образом «зарабатывали». Наглая рожа нависла над Лерой:
– Плати штраф! Ах, у тебя нет денег?! А ну открой кошелёк, может, там у тебя миллионы?! – издевалась рожа. – Куда едешь, где ты работаешь? Хо, в школе! Смотрите, – торжественно, на весь троллейбус возгласила рожа, – учительница!! Да чему же ты можешь научить детей?! Обманывать?!
Мордовороты взяли Леру в кольцо и вывели через две остановки от школы. Лера стояла, зажатая между ними. Переглянувшись с двумя подельниками, главный скомандовал:
– А ну чеши отсюда! Марш!
И Лера помаршировала, две остановки. когда пришла объясняться к директору из-за опоздания, то молча разрыдалась. Директор также молча опустил глаза.
Помнит, как не выдали отпускные деньги в то лето, когда дочь поступала в институт. как, встав в четыре часа утра, собирала бутылки, чтобы потом сдать их, и на вырученную мелочь дочь смогла бы доехать до института на вступительные экзамены. Рацион их в то лето – одна картофелина в день на каждую. картошка покупалась на жалкую пенсию, которую дочь получала за отца.
Помнит, как ушла из школы прямо на улицу, разносила почту, убиралась в офисах – там платили живые деньги. Тогда же занялась частной деятельностью – гувернёрством. Это был уже конец девяностых.