Мясо, прощай! роман дель арте. Борис Георгиев

столько же по другой – до перекрёстка, но Бродяга знал: первое впечатление обманчиво. Однажды он брёл по такой же пустой улочке, и всё было спокойно, пока деревянный забор не стал с треском и визгом плеваться щепками. В тот раз спасся чудом. Как? Он не знал. За околицей на него напала стая собак; может, поэтому и случился провал в памяти. Собак Бродяга ненавидел горше, чем людей, но понимал лучше. Они, как и он сам, искали еду и старались избежать опасности; они нападали, когда чувствовали себя сильнее, и спасались бегством, наскочив на сильного противника, а люди… Сначала участливо, даже вроде бы ласково расспрашивали, а после вдруг стали бить. Людскую речь Бродяга не понимал, не помнил даже, понимал ли раньше. Чего они от него хотели? Он так и не узнал, потому что случилось чудо: сарай, где его заперли на ночь, сам собою развалился. Вместо корявых досок и балок Бродяга увидел освещённые заревом тучи, а ворота – крепкие, вечером пробовал их проломить – рухнули с таким грохотом, что Бродяга надолго оглох. Странно, что от падения деревянной воротины может получиться такой шум, но мало ли вообще в мире странного? Деревня превратилась в огромный костёр – удивительно, но не страшно и даже весело. Бродяга смеялся. Выбравшись к лесу, обернулся; оскалился, щурясь на пламенные сполохи, и выкрикнул какие-то слова. Наверное, той ночью он ещё помнил, что они означают, но это было давно. Потом сколько-то раз опускалась ночь и начиналось утро. Это не заботило Бродягу, тьма отличалась от света тем, что неудобно искать еду, бежать и вовсе невозможно, не видно дороги, того и гляди – сверзишься в яму и переломаешь кости, зато прятаться и отдыхать удобнее, чем днём, никто не потревожит и не сгонит с нагретого места. Он отлёживался ночью, а днём искал съестное, потому что всё время был голоден. Если бы не еда, не совался бы к людям. Обжитые селения легче и безопаснее обойти стороной, ночевать лучше в развалинах, которых попадается много, но там еды почти никогда нет. Однажды нашлась – после того случая он особенно тщательно осматривал руины, надеясь отыскать стеклянные банки с неописуемо вкусным мясом – но такого чуда более не случалось. Сколько ни съешь за один раз, на всю жизнь не насытишься; всё, что унесёшь с собой, скоро кончится; остаться рядом с едой не дадут люди или собаки. Жаль, очень жаль.

      Глава I

      Размышляет Марина

      «STOP. Контроль», – прочла я. Чёрным по белому полю написано, кровавым кантом обведено. Дорожный знак, криво прикрученный к трубам переносной оградки. Кладбищенское какое слово выскочило: оградка, – да потому что выглядела она уныло, приткнутая у края дороги. Одну ногу выставила на асфальт, другую увязила в грязный снег. Точно как на таможне. Что за притча, откуда таможня? Граница на севере, ехали мы на юго-восток. Солнечное пятно в тумане прямо по курсу над трассой висело, потом нырнуло в чащу, снова вынырнуло. Он ещё сказал, похоже на яичницу, и я подумала, корявая метафора, но действительно похоже: желток на серой разогретой стали, или даже не на яичницу, нет. Масло томно ползёт по сковороде, плавится, а сверху из поварёшки льют белое, и… Шс-с! Растекается, шипит от злости блин. Масленица. Не сегодня, на следующей неделе. Сегодня пятница, тринадцатое. Хороший день. Но почему же всё-таки… Справа «STOP. Контроль», а слева? Стекло холодное, мутное, видно плохо. Туман снаружи, а изнутри запотело. Протереть? Я ладонью. Мешки какие-то на обочине штабелями, толстяки в жёлтых жилетках возле другой оградки.

      – Блокпост, – прокомментировал Яша. А я думала, он задремал.

      Ага, блокпост. Понятно.

      На встречной полосе остановилась маршрутка. Интересно, что станет делать водитель. Шею вытянул, пригнулся к рулю, смотрит на этих в жёлтом. Народу полно у него в запотевшем салоне. Все как один: равнение на… пр-раво! Яшкина глупая бородатая хохма. Да потому что государство, говорит, правовое у нас, поэтому: «Внимание! Все! Равнение на… пр-раво!» А справа возле мешков с песком эти толстые в жёлтых жилетках, с автоматами, переговариваются лениво, курят, гутарят. Смеются. Один, просмеявшись, не глядя махнул рукой: проезжай.

      «Ты отказала мне два раза; не хочу, сказала ты, вот такая вот зараза девушка моей мечты!» – орало у нас в салоне радио. Русское радио.

      Встречная маршрутка тронулась. В город. А мы? Почему так долго? Всё, поехали.

      Мимо проплыл прицеп фуры, её заляпанный грязью кузов и свёрнутая в кювет тупорылая кабина с распахнутой настежь дверью. Оттуда свесился, держась одной рукой за дверь, мордатый небритый водила, ражий, расхристанный, с агрессивно выставленной челюстью: «Чего?! Ну чего вам ещё?!»

      «Ты отказала мне два раза, не хочу, сказала ты…»

      Я мельком глянула на Яшу. Не спит, но и не здесь.

      «…вот такая вот зараза девушка моей мечты», – надрывалось радио. Ночь у них на дворе, пёс у них в конуре, а птичка, сами понимаете, кричит кукаре. Птичка-кукарейка. Русское радио. Что у маршрутчиков, что у таксёров, что у нашего шаттлобомбилы – у всех. А вид какой на себя напустил! Когда Яша на стоянке к нему в стёклышко ногтем: стук-стук. Надменный такой выглянул, щёки шире плеч: «Трансфер? А вы кто?» Яша ему:

      – Кохановский, два человека. Посмотрите