Баба Яга. Максим Алексеевич Шардаков

торону подушку.

      Свесив голову, осторожно заглянул под кроватку – нет ли там Бабайки? Пусто…

      Сосчитал до двадцати, как учил папка. Старался медленно, но получилось все равно быстро. А дальше Васька считать пока не умел.

      Задумчиво почесав пуп под цветастой пижамкой, он через приоткрытую дверь стал вслушиваться в разговор родителей, что полуночничали внизу на кухне. Вполголоса, чтобы не разбудить Ваську.

      Мама говорила торопливо, сбиваясь с шепота на громкие всхлипы, часто шмыгала носом и тяжко вздыхала.

      А папкин голос звучал ровно и убедительно спокойно. Наверное, думал Васька, папка, как всегда, гладит маму по плечам, шутливо сдувает ей чёлку со лба, нежно сжимает двумя пальцами ее заплаканные щеки, отчего на них появляются смешные ямочки, а лицо озаряет робкая улыбка. Папка, вскинув изломанную бровь, подмигивает маме, и они опять обнимаются. Вот еще – телячьи нежности…

      Васька любил папкин голос. Он мог взбодрить и пожалеть, похвалить за заправленную постель и заставить убрать игрушки, спеть и рассмешить до коликов, подражая коту Матроскину или Бармалею. Даже когда он ругал Ваську за пакостные проделки, то ничуть не обидно и не зло.

      И совсем по-особенному звучал папкин голос, когда он рассказывал Ваське сказки перед сном. Так интересно и завораживающе рассказывал, что и спать-то вовсе не хотелось.

      А к маминому плачу Васька уже давно привык. Плакала она и по ночам, и днем – украдкой, чтоб Васька не видел.

      Не всегда, конечно, а когда папка был на войне.

      «И чего она ревет? – не понимал Васька. – Там же здоровски круто и прикольно! Танки, самолеты, пуляться можно, сколько хочешь – тра-та-та-та-та! Э, да что с нее взять – женщина! У них только стряпня да магазины на уме. И красятся все время. Фу!» И Васька, обреченно вздохнув, забирался к маме на колени и гладил ее по плечам, как папка…