Вот и помогай после этого подругам… Ведь никому верить нельзя! «Ой, Агнешечка, посиди», – говорит, – «со мной. Страшно мне так. Не оставляй меня перед смертью…» Ну, я и посидела с ней в жертвенной избе. И даже покемарила… Вот только проснулась уже не в ней, а на жертвеннике в лесу. Подруженька моя дорогая опоила меня чем-то и сбежала. А я вот здесь. Лежу. Жертвенник грею.
– Что она воет всё? – заметил мои стенания сторожевой, на что я откликнулась ещё одним усиленным воем.
– Дык видно шо! – рассудил его собеседник. – Умирать не хочет. Кому бы охота было? Тебе было бы?
– Гы-гы, – рассмеялся первый. – Так я ж не дева. Чего мне умирать?
Вот и храни после этого целомудрие! Так бы пришёл этот Хозяин леса, понюхал меня и решил, что я невкусная. Девы для него, говорят, аппетитнее пахнут. Распутных девок на жертвенник не кладут, как меня.
Э-эх, надо было вовремя распускаться! Теперь-то уж поздно… Остаётся только мычать.
– Огось! – охнул второй. – Лес-то вон… шаволится. Идёт! – вскрикнул он и притих.
И совы притихли, и даже комары летать перестали. Неужели правда идёт? Сейчас эти охраннички подорвутся и бросят меня тут на жертвеннике посреди ночи. А я хоть и дева, но не та! Меня на жертву ведун наш не благословлял. Ни мне теперь жизни не будет, ни общине – проку.
– М-м-м-м! – закричала в последней попытке спастись, но ответом мне стал топот убегающих сторожей. Вроде мужики, а струсили хуже девчонок. – М-м! – крикнула им ругательство вслед.
– Шумная какая, – раздалось недовольное у края опушки. – Чего мычишь? – спросил Хозяин леса.
И этот туда же! Тебя бы вот так привязали вместо кого-то, я бы посмотрела, какие трели ты выводил.
– М-м, – ругнулась и на него. А что мне уже терять? Я ему во время ужина удобства не доставлю. Пусть тоже пострадает.
– Му-му… му-му… – передразнил меня где-то вблизи, но сколько ни вертелась, не смогла понять, где он стоял. – Чего мычишь, говорю? Тебя за версту слышно.
Совсем он, что ли? Кляп бы вынул, а потом спрашивал.
Будто угадав мои мысли, к верёвке, держащей кляп, потянулась чья-то рука. Я вздрогнула, моргнула и увидела нависшее надо мной мужское лицо. Оно, как и тело мужчины, появилось буквально из ниоткуда.
– Боишься, что ли? – вздохнул он устало и освободил меня от кляпа. Темноглазый, черноволосый, среди доходящих до плеч прядей проскакивают тонкие косы, в которые вплетены то ли украшения, то ли монетки, в темноте не разобрать. А плечи-то широки! Мама моя, от такого не отобьёшься.
– Не смей меня есть! – закричала на него, как только смогла говорить. – Я тут по ошибке!
Он нагнулся ниже и почти коснулся моей щеки губами. Втянул носом воздух.
– Пахнешь вкусно, – заметил он довольно. – Как настоящая дева. И даже вкуснее, чем обычно, – усмехнулся он.
– Да дева я, дева. Но не та! Так что не ешь меня. Ищи, вон, другую… Правильную, – велела ему строго, а у самой сердце где-то в глотке от страха колотилось.
– Угум, – кивнул он, выпрямляясь. – А правильная – это какая? – уточнил, осматривая державшие меня верёвки и явно выбирая, с которой начать. От его пристального взгляда по коже мурашки побежали.
– Василина. Сбежала она, понимаешь? А эти дубины меня вместо неё приволокли. Дева же… и как раз в избе. Чем не жертва? Но я не та! – убеждала его, пока он ковырялся с одной из верёвок.
– Смирно лежи, – приказал мне. – Мешаешь.
– Отпустишь меня? – спросила обнадёжено.
– Ещё чего! – возмутился он. – Не хватало по лесу сбежавших дев разыскивать. Вы мне и без поиска-то не нужны.
– Как не нужны? – изумилась я и даже не стала от него отбиваться, когда он снял верёвку, державшую мою грудь и руки.
– Вот так… не нужны. Знаешь, сколько у меня вас таких?
– Как же не знать? Знаю, конечно. Каждый год оплакиваем, когда в избу ведём… – на душе стало как-то паршиво. Сначала подругу потеряла, а теперь вон сама на жертвенник легла.
– Вот и посчитай, – сказал мой мучитель. – А мне их кормить и селить где-то надо. Лучше бы плотников отправляли. От них и то больше проку.
– Зачем их селить? – удивилась я, присаживаясь на жертвеннике и потирая затёкшие руки. – Их же на еду слали.
– Какую еду? – нахмурился мучитель. – Понапридумывают всякого… – вздохнул он. Потом смерил меня оценивающим взглядом и, будто решив что-то, потянул ко мне руки.
Надо сказать, реакция у меня от природы спорая. И даже слишком. Порой подумать не успеваю, а уже наделала каких-нибудь глупостей. Краснею потом перед общиной месяцами, но сделанного не воротишь. И память у них, к сожалению, крепкая. Хлебнут мёду и давай вспоминать все мои огрехи.
– А ну, не трожь! – заорала я и одновременно двинула мучителю в лоб. Хорошо-о так двинула! От души. Он аж отшатнулся и за голову схватился. А я, пока он в