– Как её зовут?
– Кого?
– Вы сказали, у вас есть мать.
– Да. Элета.
– Красивое имя. А как бы оно звучало на вашем языке?
– «Добрая»? Лити. – Носильщики подозрительно оглянулись на него, мол, кого это ты доброй назвал.
– Похоже.
– Слишком коротко, – донеслось из носилок Бокинфала.
– Мы любим короткие слова. Мы мало говорим.
– Дайте-ка угадаю! Если вас зовут Гури, то на нашем языке вы звались бы как? Эгори?
– Лежите и спите. Вам нужно набираться сил. Мы не будем всегда вас носить.
По его напряжённому голосу Пенни уловила, что он в самом деле не расположен разговаривать. Она больно уж обрадовалась своему воскрешению и тому, что отчаяние на кресте, когда хотелось поскорее умереть от холода и позора, сменилось надеждой на избавление. Лес был неприветлив, голоса тихо переговаривавшихся между собой дикарей звучали грубо, загадочный Гури увиливал от вопросов, однако то была упоительная передышка, и о будущем не хотелось думать.
Некоторое время она молча лежала, прислушиваясь к своему телу. От мороза по-прежнему болели пальцы на руках и ногах, грудь иногда что-то сжимало, и она заходилась коротким лающим кашлем, от которого на глаза наворачивались слёзы, однако всё это было наживным и поправимым по сравнению с тем, что могло бы случиться, не подоспей дикари. По её просьбе Бокинфал тихонько описал последние события в том страшном поместье, опустив, вероятно, некоторые подробности. Во всяком случае, теперь она знала, что Йедда была там главной, и что её больше нет. Как нет и поместья, сожженного нападавшими. Сейчас об этом, должно быть, уже знает весь Вайла’тун. Как говорится, дыма без огня не бывает. Если Руна благополучно вернулась в замок после переговоров и не обнаружила Пенни на месте, ей наверняка сообщили о том, куда отправилась её послушница. Теперь она либо сходит с ума среди трупов на пепелище, либо уже спешит по подземелью обратно в Обитель, чтобы посовещаться с Корлис и решить, как сказать об этом бабушке. Надежда лишь на то, что Радэлла снова положится на свои ощущения и будет терпеливо ждать внучку обратно, раз её тело среди погибших так и не найдено. Она упрямая, ничего не берёт на веру. В смерть сына, отца Пенни, она поверила лишь тогда, когда дождалась возвращения отправившейся на ту заставу смены и получила в безспорное доказательство его разорванную стрелами и окровавленную рубаху, которую когда-то сама ему шила.
Вспомнив бабушку, её доброе лицо и мягкие, сильные руки, Пенни всплакнула, но слёзы быстро замерзали и холодили щеки, так что она поспешила отогнать грустные мысли прочь, окликнула Гури и, смущаясь, призналась, что ей очень нужен короткий привал. Бокинфал, до сих пор сдерживавшийся, горячо поддержал её. Гури не сразу понял, о чём она просит, а когда сообразил, долго размышлял, однако, в конце концов, что-то сказал своим людям, и те, дойдя