Это буквально любовь навеки. Не смотря на расстояния, не смотря на количество световых лет, миль и километров. Две системы могут существовать друг без друга, но в буквальном смысле, они – единое целое.
Это как любовь. То, что мы испытываем к объекту своего воздыхания, а он к нам. Полюбив однажды, по-настоящему, мы продолжаем жить биением сердца другого человека даже на расстоянии многих километров.
Я в Луисфорде.
Он в Мортвилле.
***
Математика не всегда была моей страстью. Но я любила цифры. Считала количество плиток на маминой кухне, количество оставшихся пучков полыни на третьей полке справа, смотрела и записывала количество посетителей во вторник, а затем сравнивала с количеством людей, зашедших за лечебными мазями в среду. Мне нравилось подсчитывать разницу между посетителями с сияющими глазами и клиентами с тьмой в них. Люди приходили за разными заказами: концентрированное зелье чистой мысли, лечебный крем от бородавок, пучки трав для окуривания нового дома, эссенция в пойло для скота «Здоровый помет», капли в кофе для успешных экзаменов, амулеты на счастье, удачу и уверенность… Что только не умела мама: она даже как-то раз заговорила шахматы одного небезызвестного гроссмейстера для успешного домашнего спарринга с оппонентом на вечерней пятничной вечеринке.
Она и меня научила многому. Я могу варить самые разные зелья для прогнозирования невероятных ситуаций, могу заговаривать предметы на здоровье и помощь. Могу читать и создавать заколдованный текст и ворожить цветы на удачу. Могу заставить перемениться погоду или же вызывать теплый дождь.
Могла.
Я отказалась от даров Камелии. Теперь мои цветы увяли и мне нет дела до волшебной чепухи моей вздорной мамаши. Детские игры в волшебство?
Другое дело, математика. Чудесная наука, с помощью которой можно убедиться, что все в этом мире предопределено. Рассчитать скорость полета ракеты от Земли до Луны, простроить самый точный прогноз приземления астероида на соседний спутник. Высчитать вероятность получения письма о том, что твоя мать умерла.
Да.
И вот я сижу в тускло освещенной аудитории университета Луисфорда на кафедре точных наук и не понимаю, как мне вести эту сраную лекцию, если в моей голове вновь и вновь всплывает мертвое лицо собственной матери, так усердно воображаемое воспаленным сознанием? Ведь, я даже не видела её тела. Умерла она лишь вчера. Да даже если принять в расчет, что то была пятница тринадцатого сентября. Ну и что с того? Дурной знак?
Отнюдь. Дурных знаков не существует. Есть лишь странная вера людей в то, что если вашу дорогу перебежала черная кошка, то вы обязательно встретите на пути неудачу.
Но Присцилла все равно мертва и сейчас мне проще дозвониться судебному приставу, чем поднять её с могилы (хотя, мне еще предстоит ее похоронить). Однако, как вы знаете, данное утверждение равно самому точному утверждению в математике – от перемены мест слагаемых сумма не меняется: дозвониться судебному приставу, как и поднять собственную мертвую мать с могилы невозможно.
Но можно купить билет до Мортвилля.
Собрать чемодан.
И еще принять душ. Волосы лежат как скомканная шерсть у мокрой собаки после утреннего дождя.
Черт.
Моя мать умерла.
А я думаю о волосах.
Черт бы меня побрал.
Терра, очнись!
Приди в себя, идиотка.
Тебе больше не скажут, что ты самая большая дура в мире от того, что больше не хочешь использовать свои дары.
Грустно, не правда ли?
Я усмехнулась. Это нервное. Мне все же следует провести лекцию по квантовой запутанности или же отпроситься у зав-декана домой? Собираться и валить в Мортвилль. Хоронить мать. Продавать Лавку.
– Мисс Флоухёрд? – неподалеку послышался голос старосты группы.
Я невольно дернулась, повернувшись головой в сторону говорящей.
– Да, Летти? – мне показалось, что мой голос дрожал.
– Мы готовы начинать. С вами все в порядке? – уточнила вечно собранная и чрезмерно правильная третьекурсница. Мне хватило одного взгляда на эту тонкую девичью фигурку в идеально выглаженном синем пиджаке и ярко-зеленом платке на шее, как я тут же увидела счастливую свадьбу дочери местных рестораторов и какого-нибудь выхолощенного сладкого мальчика из богатого традиционного семейства. Их субботние игры в гольф. Натянутые улыбки друг другу лет через пять. Идеальных детей с ровными белыми зубами. Красивых, но холодных внуков. Смерть в одиночестве. Завещание. Нотариус. Мышиная возня за три миллиона долларов на трастовом счету матери. Одиночество… липкий и гнетущий конец в холодном гранитном саркофаге на углу семейного кладбища. Навеки запертая дверь в склеп. И бесконечная тишина.
– Ммм… – задумалась я, оглядывая свои пальцы, а затем и время на настольных часах: без пятнадцати девять, – Прошу меня извинить, вы все можете быть свободны. У меня