Ничего такого. Алексей Будищев

усском лице и белая пухлая шейка, задорно выглядывающая из разреза кофточки, у него черные усики над румяной губой.

      Ярко вычищенный самовар отражает их изуродованные лица на своем металлическом животе и тихо гудит, как муха, попавшая в бутылку. Это гуденье как будто пробуждает чиновника; он тяжело вздыхает, двигает под столом ногами и говорит:

      – Вечер-то какой, Марья Ивановна! Воздух-то что за диво! О-ох! – в его глазах загорается удовольствие.

      Он кажется хочет еще говорить, но Марья Ивановна его перебивает.

      – Будет вам, Петр Петрович, – говорит она с гримаской на губках, – знаю я, к чему вы эту музыку ведете. Прекрасно знаю! Но только напрасно это, право напрасно. Ничего такого вы от меня никогда не увидите, только время зря проведете, и по службе упустите!

      Петр Петрович моментально вскидывает обе руки кверху.

      – Марья Ивановна, – вскрикивает он трагически, – Марья Ивановна, Господь с вами! Опять вы за старое! Кто вам сказал, что я жду чего-то от вас? Как вам не стыдно каждый раз меня так…

      Он хочет сказать – третировать, но не знает, будет ли это уместно, и потому умолкает, сокрушенно крутя головою.

      – Кто мне сказал? – спрашивает его в свою очередь Марья Ивановна, – хм, – усмехается она саркастически и даже поводит плечом, – кто сказал? А зачем вы приходите ко мне каждый раз, когда Григорь Григорича дома нет? Почему вы вот именно сегодня пришли, а не вчера, не третьего дня, когда Григорь Григорич дома был? Почему? Нечаянно? Случай такой выходит?

      Она глядит на чиновника уничтожающим и негодующим взором, и тот снова вскидывает обе руки кверху.