– Значит за многострадальную встречу! Ура!
– Nous vaincrons! Ура! Ура!
– Нет, вино совсем не хуже Маша. Вы угадали.
– Я так старалась. Вы бы только знали, как я готовилась.
Лицо у Маши приняло естественный оттенок бледности. В нем читалась начитанность, Чехов, Толстой, Куприн и в глазах была та особая утонченность, что так нравится нам мужчинам и которая ничего общего не имеет с пошлостью и развязностью. Наверно только русские женщины могут быть так возвышены, чувственны и готовы на самопожертвование.
– Почему-то вы мне сейчас напоминаете гимназистку, – сказал я и улыбнулся.
– Ну, это не так давно было. Я иногда смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Неужели это и, правда я. Совсем взрослая стала и не нужно отпрашиваться у мамы, и по любому пустяку держать ответ.
– Ваша мама тоже была строгая?
– Ну не без того. Тогда мне это казалось естественным, а вот сейчас вспоминаю те годы и думаю, все же ребенок есть ребенок и на одних запретах, строгости и послушании нельзя строить взаимоотношения в семье. Но детство прошло, как прошло и ничего тут не вернуть, тем более ее уже нет с нами и поминать ее плохо не хотелось бы. Люди такие разные.
– Это верно. Сколько людей столько характеров.
– Одного я ей простить не могу, что когда заболела, так скоропалительно отдала, буквально выпихнула меня замуж. Ей казалось главным до своей смерти обязательно увидеть меня под венцом.
– Это был брак по расчету?
– Ну в общем да и нет.
– Это как?
– Ну если в расчет брать деньги. У моего мужа никогда не было больших денег. Он государственный чиновник средней руки. Из хорошей семьи. У них дом на Мещанской с братом, которые они сдают и имеют доход. Ну и жалование, взятки, подарки, подношения от просителей. Я это все ненавижу. Он знает это и, тем не менее, каждый вечер перечисляет мне, кто, сколько, и за что, ему вручил ту, или иную сумму. По натуре он не злой, но меня рассматривает, прежде всего, как вещь, которую можно употреблять, прежде всего для одной цели. Я его никогда не любила, да что там любила даже не испытывала симпатии. От бессилия и беспросветности мне порой даже хочется наложить на себя руки. Конечно, я этого не сделаю, но мысли такие сами по себе ужасны и недостойны меня. Ведь я тоже человек и меня хоть самую малость можно уважать, считаться со мной.
– А возраст?
– С этим я уже смирилась. Что-то мы не пьем. Давайте еще.
– Помаленьку?
– Лейте! Не стесняйтесь! – Она озорно засмеялась, и добавила.– А то я хандрю. Вы следите за мной. Мы же не грустить собрались и мои печальные истории слушать.
– Ма-а-а-а-аша-а-а!!!
– Мария Александровна! – Поправила она.
– Ух как!
– И почаще!
– Слушаюсь и повинуюсь моя госпожа.
– Давно бы так. Наливайте сразу и по третьему бокалу.
– Мы не спешим?
– Хочу