Он явно чего-то недоговаривал.
– Так ведь нынче лето, а не зима, – сердито возразил молодой человек, распахивая дверцу. – Метель не задует, стало быть, не заблудимся. И волки не голодные! Нешто не уйдем от них?
Над пустынным трактом стояла беззвездная ночь, стена леса с обеих сторон смыкалась с непроглядно темным небом, на котором в вышине желтовато брезжил призрак луны, едва различимый сквозь пелену облаков.
– Скоро поворот у Мертвого скита, – сообщил кучер, опасливо оглядываясь. – Здеся ночью лучше не ездить. Разбойники балуют… и так, проклятое место.
Молодой господин ехал издалека, да не один, а с барышней, которая всю дорогу закрывала лицо низко повязанной шалью. Платье на ней было богатое, парчовая душегрейка обшита соболем – видать, графская или княжеская дочка. Кучеру много разных людей приходилось возить по тракту, и он научился распознавать, кто перед ним. Эти двое, судя по всему, беглецы: скрываются либо от царского гнева, либо от родительского. Любовь-то, она и беднякам, и господам голову кружит. Парочка, небось тайно повенчанная, спешит замести следы, пока батюшка с матушкой не остынут и не дадут своего благословения. Или вовсе греховное дело – молодой любовник умыкнул супругу у ревнивого мужа! И такое бывает. Русская душа темнее, чем самый глубокий омут и самая черная ночь. В нее запросто не заглянешь…
– Поехали! – приказал молодой человек. – Хватит болтать!
И понятно почему – ему с барышней не с руки задерживаться на постоялых дворах: в любой глуши есть любопытные глаза и уши. Им поскорее ехать надо, затеряться в лесных дебрях. Поселятся где-нибудь на отшибе, в срубленном заранее доме, затаятся – ищи-свищи, сам Соловей-разбойник голову сломает.
Не к добру вспомнил кучер о разбойниках, сплюнул и широко, от плеча до плеча, перекрестился.
– А ежели лихие люди нападут? – не унимался он. – Воры тьмутараканьские?
У «сиятельства» лопнуло терпение – он вытащил из-за пазухи пистолет и помахал им в воздухе. Сказал грозно:
– Я тебя сам убью, идол упрямый! Иди к лошадям, живо!
Карета покатила вперед. Внутри, на истертом ковре сиденья зябко куталась в шаль юная красавица с тонким бледным лицом, на котором горели болезненным огнем глаза и ярко алели губы, накрашенные заморской помадой.
– Страшно мне, Гриша, мочи нет! – прошептала она, прижимаясь к плечу своего спутника. – Зачем мы папеньку ослушались? Надо было молить, в ногах валяться! Покаялись бы – согрешили, мол, до венца…
– Я каяться не умею, – сурово отрезал молодой человек. – Тем паче в ногах валяться! Увез тебя, и дело с концом!
Лошади свернули влево, деревья расступились, и кучер, гикнув, погнал. Раздался громкий треск, возница слетел с облучка, карета с размаху остановилась…
«Разбойники!» – вспыхнуло в голове девицы, она обмерла со страху, забилась в угол. Князь выскочил, выстрелил наугад. На него навалился дюжий бородатый мужик с дубиной, завязалась драка. В темноте ничего нельзя было разобрать – только мелькали вспышки, в нос бил запах пороха и тяжелого мужицкого пота. Дважды или трижды сабля княжеская попадала в цель, брызгала кровь, кто-то со стоном упал, кто-то побежал к лесу. Молодой человек, разгоряченный схваткой, ринулся следом…
Девушка в карете очнулась, прислушалась к звукам снаружи – тишина. Уши, что ли, у нее заложило от испуга? Дрожа и стуча зубами, она выглянула в открытую дверь – никого. Вышла – глаза долго привыкали к темноте. Первое, что она увидела, было мертвое тело кучера. Второе тело лежало чуть поодаль, с торчащей кверху бородой и оскаленными зубами.
– А-а-аааа! – в ужасе, взвизгнула девица. – А-а-а! Гриша! Гри-и-иишенька!
Никто не отозвался. Только из темной лесной чащи донесся до нее то ли волчий вой, то ли крик филина. Девица, вне себя от ужасного беспокойства, вернулась в карету, там, в нервной лихорадке, дождалась утра. Солнце размытым бледным пятном проступило на сером небе, осветило безжизненный скит, – два приткнувшихся друг к другу домика с остроугольными тесовыми крышами и одним уцелевшим покосившимся крестом. У дороги валялись два мертвых разбойника и кучер…
Сколько безутешная девица ни звала ненаглядного Гришеньку, сколько ни искала его в близлежащем лесу – все напрасно. Молодой князь исчез бесследно.
– Смотри за шашлыком, Митька, а то сгорит, – посоветовал товарищу крепко сбитый парень лет двадцати. – Видишь, кое-где еще огонь? Надо бы водичкой сбрызнуть.
Он повернул шампуры с мясом. От шашлыка шел аромат специй и лука, куски свинины истекали соком, который с шипением капал на угли. В ведре с родниковой водой охлаждались водка и пиво. Девушки расстелили на поляне скатерть, резали овощи и хлеб.
Денек выдался как по заказу – ясный, теплый, безветренный.
– Надо было вина девчонкам взять, – вздохнул Митька, лежа на спине и глядя в бездонную небесную синеву. – Они водку пить не станут. А пиво Галка не любит.