Именно туда и кинули Варварру, напутствуя злобно и ехидно:
– Посиди-ка тут, ведьма!
Она, по инерции ткнувшись сбитыми в кровь ладонями в мерзко воняющее сено, тут же перевернулась и на четвереньках кинулась обратно к двери:
– Подождите! Подождите! Я не ведьма! Не ведьма!
Морик, которого она помнила еще ровесником своим, худым, глазастым пареньком, за эти десять лет превратившийся в кряжистого оплывшего мужика, остановился, оглядел ее мутными от выпитого глазами и хмыкнул:
– Ну и дура.
А затем легко оттолкнул ладони Варварры, слабо цепляющиеся за сапоги, и с хрястом захлопнул дверь.
Варварра с ужасом и непониманием уставилась на доски, сквозь которые просвечивали огни деревни, затем, опомнившись, кинулась стучать, дергать древний засов, кричать:
– Подождите же! Это же я, Варварра! Я не ведьма! Не ведьма!
Но голоса мужчин удалялись, никто из них даже не обернулся на ее мольбы.
Варварра, поколотив еще немного в дверь, выдохлась и без сил повалилась на грязный земляной пол, бессмысленно глядя в слепые мутные звезды.
Слезы, до этого беспрерывно лившиеся по щекам, иссякли, только глазам все еще было больно. И сбитым в кровь рукам.
Наконец, в голове перестало мутиться, и Варварра, застонав, села. Выдохнула и принялась вытаскивать из ладоней занозы, всхлипывая не столько от боли, сколько от обиды и непонимания.
Не такого приема ждала она, когда бежала сюда, в родную деревню, после десяти лет плена.
Верней, не плена… Это для нее замужество было пленом, полноценным, жутким, тянущимся бесконечно.
А для ее родных, похоже, все выглядело совсем не так…
Вытащив самые неприятные занозы, Варварра вернулась в угол, где валялось сено, и уселась там, привалившись к стене и прикрыв усталые глаза.
Всю ночь она шла от замка своего мужа, бежала, постоянно оглядываясь, словно опасаясь погони. Хотя, ее никто не задерживал.
Некому было.
Варварра вспомнила глаза колдуна в тот последний вечер, темные и бесконечно усталые, и губы задрожали от обиды.
Она всхлипнула, длинно и прерывисто, откинулась затылком на стену, опять задирая голову к дырявой крыше.
Странно, со смотровой площадки замка звезды смотрелись такими яркими. А здесь мутные, далекие. Равнодушные.
– Варра, – тихий шепот заставил встрепенуться, Варварра повернулась, прижалась к дырявой стене сарая, пытясь в темноте высмотреть того, кто пришел в ней, ведьме.
– Кто тут?
– Это я, Василек…
– Василек! – обрадовалась Варварра, – Василек! Как хорошо, что ты пришел! Найди Амирру, скажи, что я здесь!
– Она знает, Варра, – выдохнул Василек, появляясь перед сараем из высокой травы.
Варварра жадно всматривалась в полумрак, но, кроме очертаний фигуры своего друга по детским играм, ничего не могла рассмотреть.
Василек, в отличие от Морика, не особенно изменился, как был худеньким, подвижным, вихрастым, так и остался таким же. Разве что вытянулся чуть-чуть.
Он подошел ближе, протянул ладонь, и Варварра попыталась дотронуться до него пальцами.
– Василек, я не ведьма! Не ведьма! – торопливо забормотала она, опасаясь, что он испугается и убежит, – я не понимаю, почему они так сделали! Я им говорила! Я все та же Варварра! Я не изменилась! Скажи Амирре, она подтвердит!
– Не подтвердит, Варра, – вздохнул Василек, – она первая говорила, что ты ведьма… Прямо сразу, как ты… Замуж вышла…
– Что? Что ты говоришь? – Варварра не могла поверить услышанному! – Да нет… Ты что-то… Я же из-за нее… Я же…
– Тебя сожгут на рассвете, – тихо продолжил Василек, – ждут, когда священник из соседней деревни приедет… Все уже знают, что колдуна нет.
Варварра замерла, прижав ладони к груди.
Сожгут… Ее? Но за что? За что?
– Но за что? Я же… Василек… Скажи им… Я же… – она начала бессвязно бормотать глупые слова, слыша себя со стороны и не в силах остановить поток. В голове не укладывалось происходящее.
Варварра помнила, с какой радостью, с каким невероятным облегчением она бежала по едва угадываемой тропке с горы вниз, не оглядываясь, словно опасаясь, что, если оглянется, то все пропадет. И она снова окажется в спальне колдуна, мрачной, с темными бархатными шторами и огромной пугающей кроватью в центре. И он будет смотреть на нее, как обычно, с усмешкой и похотью…
Нет! Нет! Не будет этого!
И ночей, долгих, безумных, наполненных темным, жутким вожделением, не будет! И ее тело забудет его властные прикосновения, его хриплый шепот на ухо, его тяжелые движения, выносящие сознание куда-то за грань, в душную черноту.
Не хотела