Я тут же нервно схватилась пальцами за голову, касаясь щёк, путаясь в волосах. Ресницы скользнули по ладоням. Когда всё изменилось? Лет в шесть? Да, именно тогда. С приходом силы. Будь она проклята. Я подумала об этом и тут же осеклась. Сила была тем, что пока что удерживало меня на плаву. Не хватало мне ещё и её лишиться. Да и не такой уж большой она была, чтобы доставлять мне какие-то серьёзные проблемы.
Я тяжело вздохнула. Развела тут сопли. Надо было двигаться дальше, и не только по улице. В рюкзаке лежал билет, и напоминание о нём приятно грело меня. Сегодня я сделаю это. Сегодня я уеду. И никто и никогда меня больше не найдёт.
Внутри появился страх, опять это невыносимое чувство. Ну и что, что я буду делать, если уеду? Как будто бы где-то там, в другом месте, моя жизнь станет лучше. Глупая надежда. Я купила этот билет, прекрасно понимая, что они меня всё равно найдут, что я всё равно не решусь сесть на поезд. У меня и денег почти-то нет жить дальше.
Всё. Все мысли – после колледжа.
Ещё было очень рано. Я всегда старалась прийти пораньше, чтобы натыкаться на как можно меньшее количество людей. Так уж складывалось, что общаться с ними у меня совсем не выходило. Я будто бы была обречена быть вечно чужой для любого другого человека. Друзей у меня совсем не было, хотя я и пыталась сделать несколько обречённых попыток завести подобные отношения со сверстниками. Всё напрасно. Люди избегали меня и обходили стороной.
Шестнадцать лет я провела в одиночестве. Хотя нет, я привираю. Лет до шести у меня были родители, и тогда я была счастлива. А потом меня забрали у них. У меня отняли семью. Я знаю, что они всё это сделали специально. Тогда я не могла этого понять, но понимаю сейчас. Какие-то странные бумаги, странные свидетельства у органов опеки. Мама плакала, я плакала, много судебных разбирательств. Её признали умалишённой, отца – наркоманом. Меня запихнули в детский дом. Никогда они не признаются мне, но я-то знаю, что это всё они сделали, это было в их власти. Те, с кем я работаю. Они думали, что когда я вырасту, то могу быть полезна им. Они сделали всё, чтобы одинокая, обезумевшая от несчастья я согласилась на них работать. Я не могла догадаться раньше, но теперь-то я точно знаю, я чувствую, я уверена в этом. Вот только и они осеклись. Я оказалась слишком, слишком слабой. Сколько бы я ни работала, ни старалась, сила не росла, оставаясь в каком-то пограничном состоянии. А теперь им уже было слишком поздно избавляться от меня.
Из детдома меня забрали, когда мне исполнилось одиннадцать. Конечно же, тогда я согласилась на их предложение. Разве могли у меня быть сомнения? Но ничего. Это всё не важно. Я получила от них всё, что могла, но не собираюсь и дальше быть марионеткой в их руках. Я смогу сбежать.
Рядом со мной послышался кашель. Я подняла голову. Преподаватель по латыни стоял рядом и внимательно изучал меня. Он был довольно молод, чуть больше тридцати, скупой на эмоции, но всё же невероятно харизматичный. Не люблю блондинов, но его можно было бы даже назвать красивым. Высокий, худощавый, с лёгким оттенком усталости на лице. Он поправил очки и едва заметно улыбнулся одним уголком губ. Я поняла, что всё это время он стоял рядом, а я, погружённая в свои мысли, не замечала его. Когда он понял, что выдернул меня из моих мыслей, то указал куда-то вниз. Я проследила за его жестом. Тогда он пояснил:
– Подоконник. Ты на нём сидишь. Забыла о правилах?
– О, простите, – я мигом вскочила и отошла к противоположной стене, всем видом изображая, что это была не я. Он кивнул и ушёл в кабинет.
Лишь только стало ясно, что выходить он в ближайшее время не собирался, как я тут же юркнула на прежнее место. Если они так хотели, чтобы мы не садились сюда, то им стоило поставить хоть парочку скамеек в коридоре.
Я убрала длинные рыжие пряди волос за ухо и дважды стукнула друг о друга подошвами своих берцев. Полчаса до занятий, а никого и нету почти. Я была одной из немногих, для кого обучение в медицинском колледже не составляло особой проблемы. Я была достаточно дисциплинирована, легко осваивала задаваемые объёмы литературы, справлялась на практических занятиях. Вовсе не потому, что я такая талантливая и трудолюбивая ученица. Мне попросту было больше нечем занять себя. Меня не трогало это пресловутое подростковое становление и созревание, которое, казалось, как чума выкосило моих одногруппников. Я будто бы была старше всего этого, и потому мне попросту больше ничего не оставалось, кроме как зубрить учебники.
Пара началась в восемь. Как обычно, было много опоздавших. Я села на первую парту крайнего ряда, самое нелюбимое место всех студентов и удивительно недооценённое. Многие думают, что последние парты являются самыми глухими и незаметными для преподавателей – ошибочное мнение. Первые парты на самом деле были куда более глухой зоной, нежели последние. Этим я частенько и пользовалась. Мало кто обращал на меня там внимание. Именно поэтому я частенько рисовала на полях тетради, читала книги или дремала на ненужных лекциях. Но не сегодня. Сейчас я достала билет, уложила его перед собой и сверлила взглядом. Как