Только последняя дура возьмет на прогулочный отдых босоножки на каблуках и никакой сменной обуви. Я с отвращением посмотрела на тонкие ремешки, хищно впившиеся в ступни, и устало опустилась прямо на брусчатку. Чтобы не сжечь попу, подложила под себя толстый буклет «Удивительные факты о столице мировой моды». Удивительный факт номер один: в одном месте может собраться пугающее количество любителей беспощадной жары – не протолкнуться.
Только недалекая женщина решит добраться до центрального собора в самое пекло. Семь кварталов на десятисатиметровой высоте босоножек от Джимми Чу, и тяга к прекрасному сломлена. Хочется стакан чая со льдом и крошечный кусочек тирамису. Ладно, огромный кусок этого кофейного облака, чтобы усадить на него свои подрумяненные булочки и взмыть на главный шпиль собора. Он, кстати, ехидно возвышается за перекрестком. Тем временем под короткими шортиками невозможно горячо: на чертовой мостовой можно соорудить яичницу.
Люди, глядя на меня, посмеиваются. Belleza, pazza, bella – такие слова летят со всех сторон. Языка я не знаю, хотя смысл, в общем–то, ясен. Прохожие совершенно меня не понимают, разве что не крутят пальцем у виска. Но лучше оказаться посмешищем, чем приличной леди без ног.
Только конченая тупица выберет для великой перезагрузки дорогущий, не особенно желанный уголок огромного мира. За семь дней вне дома я должна была обнулиться. Первый пункт программы – забвение Безумного Макса, так я зову директора дизайн-студии, где работала последние четыре года. И дело не в том, что он похож на Мэла Гибсона или Тома Харди1. О, нет. Просто поступки Макса не поддаются логике. А еще ему кажется, что должность и смазливое лицо дают особые права на подчиненных. На меня, например. Он долго прощупывал почву двусмысленностями, позволял себе спорные прикосновения. Я терпела, отшучиваясь, игнорируя, потому что правда любила работу, и бездействием подпитывала его сальную дерзость. На прошлой неделе Макс перешел все границы, заявив: если моя хорошенькая попка устала от офисных стульев, то пусть сядет на его лицо. Это почти дословная цитата. Я рассвирепела, влепила пощечину и уволилась по собственному желанию. Макс благоразумно не стал настаивать на двухнедельной отработке. Если выберусь живой из этого пекла, мне предстоит искать новую работу.
Второй и главный пункт программы по перезагрузке – осмыслить брак от слова «изъян». Как–то враз стало ясно, что наши с Тёмой отношения давно не развиваются и вообще держатся на честном слове. 15 лет совместной жизни встретили сначала криками, а потом отрешенным молчаливым ужином в одном модном месте. Стали теми самыми ребятами, которым настолько неинтересно друг с другом, что они залипают в телефоны даже во время еды.
После этого вечера обоюдно решили сделать перерыв, чтобы понять происходящее. Он укатил с друзьями в Анталию на ультра–все–включено. Еще раз: Тёме можно есть, пить и трахать все, что видит. А я в одиночестве приехала в адское пекло. Жаркая Европа должна была открыть путь к самой себе. К пятому дню отдыха я устало иду по дороге с билбордами «дура», осознавшая, что на самом деле просто купила очень дорогой авиабилет в ад. Беспощадное полуденное солнце заставляло щуриться. По моей оголенной спине, будто слезы, скатывались капли пота.
– Погодка огонь, – звук еще не рассеялся в воздухе, как кто–то опустился рядом.
Я медленно повернулась на голос. Когда жарко как в жерле вулкана, ничего не выходит делать быстро, даже удивляться. Слева сидело нечто юное, но удивительно крупное, загорелое и белозубое. Мускулистая рука, натянувшая рукав кремовой футболки, почти касалась моего плеча. Парень расположился на огненно горячих камнях как на диснеевской лужайке. Прослойка между ним и раскаленными булыжниками – удлиненные шорты, плюс, надеюсь, трусы. Наверняка он горел заживо, но пугающе непринужденно улыбался.
– Вы сейчас поджарите всех своих будущих детей, – осторожно заметила я и вместе с буклетом отодвинулась подальше.
Парень заулыбался еще шире, со словами: «И правда жарковато», – уселся на свой рюкзак. Снова оказался очень близко. У меня закружилась голова от терпкого запаха сандала и горького шоколада. Запрещает ли закон женщине 36 лет наслаждаться тем, как пахнет очень молодой (и во всех смыслах горячий) человек? Фоново задумалась, чем же пахнет от меня. Подуставшим Диором, п’отом и разочарованием.
– Личное пространство, уважение чужих границ, безопасность – знакомы ли вам какие–то из этих слов? – сказала строго и снова попыталась отодвинуться.
– Mi scusi, non capisco2, – подражая эмоциональности местных, всплеснул руками наглец и одним движением снова сократил между нами расстояние до нулевого. – А известно ли тебе, что в исторической части города нельзя быть настолько горячей? – передразнив учительский тон, он дотронулся до моей влажной спины и, будто обжегшись, затряс своей рукой.
Я