Вот и в этот раз, после очередной пьянки заступив на вахту и отстояв положенное мне время, я отправился в свою каюту на боковую. Время уже было далеко за полночь, когда на судне стали раздаваться пьяные голоса членов экипажа, вернувшихся из ночного ресторана. Дверь в мою каюту открылась, и послышался негромкий голос моего друга:
– Колек, спишь?
Я молчал.
– А зря, мы тут таких девок привели, в каюту боцмана уже очередь выстроилась. Пойдем – не пожалеешь!
– Колек, пойдем, не пожалеешь, – вторил ему со смехом игривый женский голос.
Я в темноте нащупал какой-то предмет, стоявший у меня на столе, и запустил его в дверь. Раздался сильный грохот.
– Так бы сразу и сказал…
Дверь в каюту закрылась, и женский голос произнес:
– Фу, какой негостеприимный, он что, импотент?
– Нет, он подводник, – послышался удаляющийся голос друга, а затем опять женский смех:
– Ну, точно импотент.
И до утра меня больше никто не беспокоил. На верхней палубе продолжался гудеж, слышались пьяные голоса, женский смех вперемежку с визгом. Все это никак не способствовало моему сну, но все же усталость и слабость после трехдневной попойки сделали свое дело, и я уснул.
Я не был святым, и по приходе в порт «заводился» вместе со всей командой. Обычно начинали с пива, потом переходили на более горячительные напитки, после чего самые стойкие отправлялись в ночной ресторан под названием Sartas Buras (в переводе «Алые паруса»). Но такой распорядок мне быстро надоедал, и уже на третий день я находил тысячу причин, чтобы отказаться от очередной пирушки и побыстрее смыться в город.
Я любил этот город. Здесь, помимо рыболовных судов, находилась большая база танкерного флота и в порту стояло очень много иностранных судов. Неудивительно, что в этом небольшом компактном городе было сосредоточено множество кинотеатров, ночных заведений, многочисленных кафе и пивбаров. Река Вента, в устье которой и находился порт, делила город на левый и правый берега. Левобережная часть, о которой пойдет речь, также делилась на старый и новый город, а разделяла их двухсторонняя улица Ленина, с широким парком между двух дорог.
Устав от пьянок, я сбегал с судна в город в надежде встретить порядочную девушку. Или просто бродил бесцельно, находя для себя в этом покой, которого мне порой так не хватало. Я успел обойти все кинотеатры и просмотреть кучу фильмов, иногда заходил в кафе, чтобы отдохнуть и послушать музыку.
Вот и сегодня я проснулся с большим желанием быстрее удрать с судна, чтобы отдохнуть от пьяного угара. Пока вся команда на судне спала, я по-тихому собрался, но перед уходом решил заглянуть в каюту к боцману, чтобы предупредить его о своем отсутствии. Я постучал.
– Заходи, – послышался хрипловатый голос.
Картина, которая бросилась в глаза, когда я открыл дверь, меня парализовала, отчего я так и не смог оправиться и переступить через порог. В полумраке каюты (иллюминатор был плотно закрыт), в кресле, в женской сорочке на голое тело, пыхтя трубкой сидел бородатый боцман. Напротив, в кровати, освещенная светом ночника, безмятежно спала, закинув руки за голову, абсолютно голая, с очень приятными формами тела, симпатичная женщина.
– Колек! Да ты не стесняйся, заходи. Она тебя вчера так ждала, а ты не пришел.
Женское тело, почему-то обсыпанное конфетти, зашевелилось.
– Кого я ждала? – зевнув, произнесла она, одновременно рассматривая меня своими томными глазами. – А! Так это ты Колек! – и приятным певучим голосом добавила: – Ну, иди ко мне. Что застыл? Ведь я тебе нравлюсь… или ты и вправду импотент? Так я тебе помогу.
Боцман, понимая, что меня загипнотизировало это аппетитное тело и ее ласковый соблазнительный голос, помог мне выйти из оцепенения, спросив:
– Николай, ты что, уходишь?
– Да, в город, – выдавил я пересохшим языком и с большим трудом закрыл эту искушающую соблазном дверь.
Стоял теплый майский день. Я, как всегда, бродил по городскому парку, погруженный в свои мысли. Из головы не выходила эта роковая женщина. Да, из-за такой можно запросто голову потерять, – хороша, чертовка! И что ее толкнуло на такой образ жизни? А ведь могла бы любить и быть любимой. Родила бы красивых детей и отдавала бы всю себя семье, а не усмиряла бы страсть истосковавшихся по женскому телу моряков. Так думал я, продолжая гулять, подкармливая голубей. А иногда просто садился