вот эту, на которой ты сидишь, вот это одеяло, пару простыней, себе кое-что на смену, а главное – детские вещи. Пару мисок засунула в одеяло, казанок, две кружки. Сахар, соль, подсолнечное масло, гречка, рис. Вот кажись и усё. А, нет. Взяла ещё альбом с фотографиями и батькину финку японскую. Вот этот будильник. И знаешь, Лидочка, не утерпела, взяла ещё батькину флотскую складную тубаретку. Как она мне пригодилась! А помнишь, Петро перед смертью всегда хотел посидеть на ней? Так я ж её сохранила, он вона стоить в углу. Ну и ещё все документы за пазуху засунула. Вася приехал часов в пять утра. Стукае. А я ж даже не задремала. Всё думала, як хату оставить. Спустились у двор. А там стоить Васькина, ну помнишь, ота двуколка з битюгом. Он на ней до войны носился, як скаженный по городу. Ветуня сперва хныкала спросонку, а як побачила того битюга, то й замовкла. Васька впорый мужик – усё аккуратно поместил. А я хату запэрла, перекрестила, и мы поехали в катакомбы, на край города. Когда приехали на место, Васька сказав, шоб мы пока сидели в двуколке, а сам стал тягать наши вещи. Там такой крутой спуск до моря и тропочка совсем незаметная. Этот спуск весь зарос бурьяном и колючим диким барбарисом. Сверху видно, шо место безлюдное, ни одной хатки, и даже ни одной шаланды нема, ни на берегу, ни в море. Потом Вася повёл и нас по тропочке до входа в катакомбы. Это такая дырка в скале, як пещера. Примерно в середине обрыва, шо до верху, шо до низу – почти одинаково. У входа на камне сидела молодая женщина с грудным ребёнком, баюкала. А наши пожитки лежали рядом с ней. Вася спросил её про какого-то Мишу. Она ответила, шо тот сейчас подойдёт. И действительно, скоро из пещеры вышел хромой мужчина, пожилой, в сером костюме. Вася сказав ему, шо я жена Петра Тимоша с внучкой. Тот улыбнулся мне и сказав, шо с Петром он ходил в кругосветку на "Трансбалте". Вася стал прощаться с нами. Если шо нужно будеть, то связь через Михаила. И сиганув у верх по тропке с песней. Ты ж наверно помнишь, Лидочка, как они с батьком гарно пели на два голоса?
– Ещё бы! – ответила мама, – Василий же заставлял меня подпевать им. Помнишь их любимую – «Раскинулось море широко»? Как они плакали на словах: «Товарищ, я вахту не в силах стоять – сказал кочегар кочегару». Это он обнаружил у меня голос и надоумил поступать в консерваторию. Ну, мамочка, рассказывай, как же вы там устроились в этих катакомбах?
– Как-как? Як усе люди, шо там ховались. Миша сложил наше барахло у тачку, и мы пошли шукать себе место. Я ж ничого не знала, шо такое эти катакомбы. Ну, слухи были, шо это такие калидоры под Одессой, длиннющие, шо там блукають бандиты усякие, налётчики ховаються от милиции, контрабандисты. А оказывается, як сказав Миша, там выпиливали ракушечник та дома из него строили, шо мол, вся Одесса из этого ракушечника выстроена. Ну и повёл он меня по длиннющему калидору у глубь под землю. А там уже столько народу разместилось! Та усе по стенкам. Посередь проход, а у стенок – кровати, столы, тумбочки, тубаретки. На стенках висять карасиновые лампы та коптилки в жестянках от консервов. Ветуня стала тихонечко
