Честь имею. Андрей Беляков

ущимися такими далекими и спокойными, при царе-батюшке, от них пахло свежей эмалью. Затем война, отречение и революции; все перевернулось с ног на голову. Менялись постояльцы этого подвала и их конвоиры, как и власть вообще. А вот стены никто уже больше не красил. Теперь к свету. Его практически не было в помещении, а тот, что присутствовал, проникал туда сквозь небольшое зарешеченное окошко массивной входной двери из коридора, – источником его служила лампа, вкрученная в серый скрипучий металлический  абажур, свисающий на полметра с потолка. А вот соприкосновений с внешним миром, в виде вентиляционных отверстий или каких-либо окон, пусть крошечных, у камеры не было совершенно. Отсюда и полная дезориентация во времени у двух офицеров, находящихся в ней. Никто из них не только не ответил бы на поставленный вопрос: «Который час?», а и затруднился бы сказать – день или ночь в данный момент… Они сидели прямо на бетонном полу, опершись спинами о стену. Бесконечно уставшие, голодные, изможденные жаждой, но так и не сломленные при этом, и еле слышно переговаривались между собой.

      – А Вы слыхали, Роман Николаевич, о такой философской доктрине, как субъективный идеализм?

      – Ну, что-то, голубчик, Вы уж слишком загнули, – вместо ответа покачал головой седоволосый офицер.

      – Отчего же? Довольно любопытно, на мой взгляд. Вот представьте! Я и есть мир! Нет меня – нет и ничего вокруг! По-моему, неплохая трактовка. Как думаете? – устало улыбнулся поручик, глядя в  потолок.

      Звали его Сергей Васильевич, и был он лет на 10, а то и больше, моложе своего собеседника.

      – Нет, извольте, я предпочитаю традиционное православие, всю жизнь его придерживался, с ним и уйду в мир иной. И Вам, Сергей Васильевич, рекомендую помолиться напоследок. Лишним это точно не будет…

      Офицеры некоторое время сидели молча, наконец поручик вновь заговорил:

      – Поскорей бы уже все закончилось. Скажу Вам по величайшему секрету и только Вам, я так устал.

      Роман Николаевич внимательно посмотрел на молодого офицера.

      – Недолго осталось, Сергей Васильевич,  думаю, уже недолго, потерпите немного.

      – Я выдержу, господин ротмистр, не сомневайтесь, это я так, к слову.

      Капитан, глядя на коллегу, изобразил улыбку на уставшем, сером от синяков лице.

      – Я ни в ком не сомневаюсь. Надо же, никого так  и не раскололи. А ведь они мастаки в этом. Для меня было честью знать всех вас.

      – И для меня, Роман Николаевич.

      Договорить им не дали, потому как входная дверь со скрипом распахнулась, и конвоиры буквально впихнули в помещение человека. Тот не удержался на ногах и упал, выставив вперед руки.

      – Воды! Дайте воды, – хрипло попросил поручик.

      Но его просьбу конвоиры молча проигнорировали, и дверь снова захлопнулась.

      Глаза, давно привыкшие к темноте, разглядели мужчину в офицерской форме, без погон.

      – Кто здесь? – первым спросил он, всматриваясь в сторону офицеров.

      – Добро пожаловать в наше скромное жилище, – пошутил Роман Николаевич.