Сегодня к обстановке добавился длинный деревянный стол с отполированной столешницей и широкие ложа-клинии с удобными мягкими подлокотниками, ибо Цезарь пригласил к обеду офицеров, отличившихся в британском походе. В честь смельчаков повара поджарили оленину в особом соусе, нежного ягненка с горькими травами, подали фаршированные яйца с чесноком, печеную рыбу по оригинальному рецепту, фрукты, мед и, конечно же, превосходное цекубское вино.
Вообще-то Закиф любил такие вечера: ветераны, польщенные вниманием великого военачальника, напрочь теряли аппетит, смущались и покидали шатер, не попробовав почти ничего из предложенных блюд. Таким образом, яства и выпивка доставались самому Закифу и другим рабам, к которым он благоволил.
Но сегодня в числе приглашенных был легат Марк Антоний – молодой, уверенный в себе и абсолютно не страдающий чинопочитанием.
«Этот, пожалуй, все сожрёт», – подумал Закиф, тоскливо провожая глазами утку, нашпигованную черносливом.
– Вижу, ты все подготовил, как надо, – удовлетворенно заметил Юлий Цезарь, выходя из тесной каморки, служившей ему спальней.
Будущий диктатор не отличался примечательной внешностью: сухопарый, чуть выше среднего роста, с ранней лысиной, доставляющей ему немало беспокойства. Но высокий лоб говорил о могуществе ума, заключенного в его пределах, а живые черные глаза, казалось, могли читать в душах собеседников. Ради обеда он облачился в простую белую тунику и шерстяную тогу терракотового оттенка.
– Деньги отсчитаны и уложены?
– Да, господин, – поклонился Закиф. – По сто тысяч сестерциев каждому в одинаковых кошельках, как ты велел.
– Хорошо, – задумчиво ответил Цезарь. – Очень хорошо.
Гости явились минута в минуту: первым прибыл Антоний в посеребренной кирасе и багряном плаще. Он легко расстегнул ножны с мечом и небрежным жестом бросил их Закифу вместе со шлемом, украшенным страусовыми перьями. Следом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, ввалился суровый легат десятого легиона Публий Манилий.
Оба, оказавшись перед Цезарем, выбросили руки в приветственном жесте и замерли, ожидая указаний. Военачальник сердечно обнял каждого и расцеловал в обе щеки, а потом предложил угоститься изысканной трапезой.
Антоний не обманул самых мрачных ожиданий Закифа: он уплетал все подряд, запивая вином, рассказывал анекдоты и нисколько не трепетал перед Цезарем. Раба это страшно сердило. Он бы с радостью схватил балагура за грудки и отхлестал по румяным щекам, чтобы вбить хоть немного уважения в его кудрявую голову. Но, увы, случись такое, Антоний убил бы нападавшего одним ударом могучего кулака. Поэтому Закиф скромно стоял за креслом господина и посылал обжоре безмолвные проклятия.
– Во славу сената и римского народа! – провозгласил последний тост Цезарь и, осушив чашу, добавил. – Кстати, вы оба отправитесь в Рим как можно скорее.
Воцарилась такая тишина, что Закиф услышал собственное дыхание и треск еловых шишек в жаровне. Первым опомнился Публий Манилий и рявкнул, не соизмерив силу собственного голоса:
– Да, проконсул!
Антоний неодобрительно поморщился, откинулся на подлокотник и, перекидывая персик с ладони на ладонь, ответил:
– Да-да, все будет, как ты скажешь, но разве мы не нужны тебе здесь?
– Нужны, но я не имею права удерживать при себе таких способных и преданных людей, когда они могут принести пользу отечеству. Начинаются выборы квесторов, и я хочу, чтобы вы участвовали.
– Ну вот, совсем другое дело! – улыбнулся Марк Антоний, но тут же снова помрачнел. – Погоди-ка, мы оба?
– Именно так я и сказал.
– Но между нами нет ничего общего!
Закифу пришлось призвать на выручку все самообладание, чтобы не расхохотаться в голос. Антоний и Манилий занимали одинаковые должности, обладали равнозначными званиями и даже носили похожие доспехи, но на этом их сходство заканчивалось. Первый отличался инициативностью и храбростью, граничащей с безрассудством. Приказы он трактовал, как вздумается, отменяя и дополняя их по собственному разумению, в бой бросался первым, проявлял жестокость к врагам, зато на мелкие нарушения солдат смотрел сквозь пальцы.
Второй, напротив, являл собой пример дисциплинированности и того же требовал от легионеров, распоряжения начальства исполнял неукоснительно, но в незнакомых ситуациях терялся и не мог предложить на военном совете никаких идей. Да и внешностью значительно уступал Антонию: коренастый, низколобый, с походкой раненого медведя Манилий не нравился женщинам и, кажется, вообще их избегал.
– А между вами и не должно быть ничего общего, – ответствовал