Итак бабушка переселилась в город. Жила она теперь понемногу у всех. Это, наверное, было непросто, но старуха, привыкшая к разным и не таким жизненным трудностям, переносила это просто, с открытой душой. Душа
эта впитывала все, что ее окружало. И все это каким-то образом там раскладывалось, не делая душу жёстче и суровее.
Звали ее Александрой, бабушкой Сашей. Круглое лицо ее было все в клеточку, сухие, но гладкие и добрые руки тоже были морщинистыми. От некогда густой косы осталось одно название, которое она ловко скручивала в фигульку на затылке. Она голову по деревенски всегда покрывала платком, по праздником белым с голубыми крестиками, а в остальные дни донашивала старые. Драповое коричневое ее пальто было очень тяжелым, но бабушка говорила, что когда вещь тяжелая ее «маешь». Пальто было с двумя большими накладными карманами, в которых всегда внуки могли отыскать гостинец.
Саша была набожной, каждый вечер исправно молилась и долгими вечерами сидела за Библией. Бабушка была неграмотной, но каким-то загадочным образом могла прочитать все, что ни попросишь в Библии. Эту загадку так до конца ее жизни никому из окружающих не удалось разгадать. И читала она и молилась под свой бубнёж, мелодично певучий и почему-то веселый. Так казалось одной из ее внучек, которая любила бабушку во всех ее проявлениях, любила подглядывать в щелочки прикрытых глаз за ее молитвой. Бабушка, уверенная, что маленькая проказница уже давно спит, делала это при свете накрытой платком лампы. Поворчать на внучку она тоже любила, но как-то совсем не злобно. Девочка ябедничала маме, а потом, сожалея об этом, подлизывалась. Иногда Саша обижалась на кого-нибудь и какое-то время ходила с плотно поджатыми губами. Потом губы уставали и разжимались в добродушную улыбку, ждать приходилось недолго. Маленькая проказница была у неё единственной маленькой среди многочисленных внуков. Саша подолгу проживала в этой семье. Жили они в достатке и благополучно, сын, отец самой маленькой внучки был тоже самым младшим и любимым среди ее детей. И невестка к ней относилась внимательно и по доброму. Ягоза-внучка очень любила эти периоды. Во- первых каждое воскресенье бабушка отправлялась в полюбившуюся ей церковь к заутрене. И хотя эта церковь была намного дальше другой и тоже действующей, она, подолгу дожидаясь автобуса, ехала все же в ту, полюбившуюся. А когда возвращалась, то в своём большом коричневом кармане приносила внучке просвиры. Девочка их съедала с невероятным удовольствием. Вкуснее ничего не было на свете! А вторая радость наступала по вечерам, когда Саша усаживалась поодаль от девочкиной кровати на пуфик и начинала петь разные народные песни из ее1 молодости. А ещё она любила «сказывать» сказки. И сказки эти были удивительными! Вернее они, наверное, все были историями из жизни ее, ее знакомых или когда-то слышанными. Но отличительной чертой их было то, что все они были с трагическими концами. И как же было здорово заливаться вместе с бабушкой слезами! Никого роднее в эти моменты у них на свете в эти минуты не было! С тех пор девочке сказка без слез казалась не сказкой. Господи, как же бабушка сладко и горестно причитала, плача над трагедией своих героев! Потом мама обычно прерывала этот хоровой плач, говоря, что ребёнку давно пора спать. Бабушка тихонько выходила из комнаты, а девочка засыпала в сладких слезах.
С тех пор прошло страшно подумать сколько времени, а воспоминание до сих пор согревало душу.
Стадо
Деревня эта находилась высоко в горах. На краю горы она заканчивалась монастырем, очень древним монастырем. Монастырь был по сей день действующим. Некогда эта деревня была богатой. Домов здесь было много. Детей в ней тоже было много. Шумная ватага ребятни целыми днями носилась по улицам и дворам. А дворы всегда оставались открытыми, да и двери домов никогда никто не запирал. Все беды и радости переживали вместе. Так и перемещались с одной веранды на другую, и оттуда далеко в горах разносился то смех, то плач, и всегда слышны были песни. Песни протяжные, скорбные, нежные, задушевные и всегда спокойные, бархатные.
Почти каждый дом держал скотину. В основном это были овцы, был в этой деревне и осел очень горластый и упрямый. Каждое утро старик-пастух, проходя по всем улицам села, собирал овец в стадо и вёл его выше в горы на выпас. Это происходило всегда ранним утром, когда солнце только намекало, что собирается показаться из-за гор. Возвращались они к полудню, и овцы постепенно, проходя мимо своих дворов, расползались. Мимо монастыря к своему дому, что стоял прямо на краю горы, притулившись к стене монастыря, старик уже шёл один, кивая встречным односельчанам. Старик жил всю жизнь в этом селе, слыл молчуном, но философом. Пожалуй все его любили и уважали, и овцы, конечно, тоже.
Иногда в село приезжала из Москвы столичная гостья. Родом она была отсюда, дедом ее был некогда настоятель этого монастыря, человек прогрессивный и деятельный. Им в деревне была организована школа для местных детей. По его инициативе был сооружён источник питьевой воды из горного ручья. Вся деревня стекалась сюда за свежей и вкусной водой. Когда внучка его подросла, родители ее, которые были врачами и служили