У каждого дома
Зеленеют сосны.
Волнующий вид!
Праздник шагнул
Во все дома без разбора.
Бабушка подарила внуку новый пояс-оби, что выткала сама, а мальчик вручил ей катушку для ткацкого станка.
Наступило утро нового года и всё семейство Като уселось за праздничный стол.
– Ну, Аими, что приснилось тебе этой ночью? Рассказывай, – дедушка Кента ласково посмотрел на жену.
Это был их давний ритуал: рассказывать друг другу свои новогодние сны. Ведь сон под Новый год вполне может исполниться.
– Ох, Като-сан, такой славный сон мне привиделся, – отвечая мужу, бабушка погладила внука по голове. – Будто Рюноскэ наш вырос, стал важным чиновником и известным поэтом. И сам сёгун Токугава Иэясу хвалил его стихи.
Дедушка недовольно засопел и подёргал седой клинышек бородки:
– Что же тут хорошего? Всю жизнь будет корпеть над бумагами, как я. Э-э-э… Спина колесом, глаза уж и собаку от козы не отличат. А стихи… Слава капризна и быстротечна. Сегодня тебя на руках носят, а завтра и как звать забудут. Вот я по-настоящему сто̀ящий сон видел.
Он потянулся за вторым куском пирога с рыбой, откусил и причмокнул от удовольствия:
– Хорошая ты хозяйка, Аими-сан, а вот сны смотреть не умеешь. Послушай-ка, – повернулся дедушка к внуку, и Рюноскэ понял, что дедушкины слова предназначены ему, а вовсе не бабушке, – увидел я во сне внука нашего взрослым, в парадном кимоно, расшитом гербами дома Хосокава и с двумя мечами.
Бабушка всплеснула руками:
– Что ты, старый! Хочешь, чтобы наш единственный внучек стал самураем, да погиб где-нибудь? Вот уж придумал!
Они заспорили, чей сон лучше, и Рюноскэ стало грустно: может, и не видели дедушка с бабушкой никаких снов, а просто хотели порадовать его. Пусть мальчик поверит в свою счастливую звезду. Стать поэтом или самураем – завидная судьба. Да только как запрыгнуть на такую высокую ступеньку из маленькой деревушки, если у тебя на руках старые дед с бабушкой, а ни отца, ни матери нет. А ещё он очень хотел рассказать свой сон. Чуть ли не подпрыгивал от нетерпения. Его-то сон был гораздо интересней.
Наконец, наспорившись вдоволь, Кента и Аими повернулись к внуку.
– А какой сон видел в эту ночь ты, малыш? – спросила бабушка и снова нежно погладила его по голове.
«Скоро мальчику придётся делать взрослую прическу, двенадцать лет… До обряда совершеннолетия гэмпуку всего десять дней осталось. Пора определяться в жизни. А что мы, старики, можем ему дать, – печально подумала она, – если бы живы были его родители… Да что желать несбыточного? Надо быть довольным тем, что есть».
– Ох, бабушка, я такое видел… – начал Рюноскэ.
Он взмахнул рукой и – «Ом-ца!» – пустая миска из-под лапши удон, стукнувшись о чайник, упала на татами. Ойкнув, мальчик быстренько вернул ее обратно на стол. Он уже открыл рот, чтобы начать рассказывать свой новогодний сон, и вдруг с ужасом понял, что не помнит ничего.
Абсолютно ничего. Вот только что, пока уплетал за обе щеки лапшу и новогодние моти, помнил, а сейчас, раскрыв рот, забыл. Он пошлёпал губами, похлопал ресницами в удивлении: куда же провалился сон? Почесал голову, вскочил на ноги, пробежался по комнате и вновь опустился на татами.
– Я… Я… – заикался мальчик, – я не помню-ю-ю.
Он горько заплакал. Очень жаль было новогоднего сна, пропавшего ни за зернышко риса. И сколько не утешали его, он никак не мог успокоиться.
Уже вечером, ворочаясь в своей постели, Рюноскэ думал: «Пора быть взрослым. Дедушка с бабушкой вырастили меня, теперь мне надо вернуть им долг. Недаром рассказывали они о поэте