Отступивший туман открыл картину, поражающую самое смелое воображение: над водой в позе лотоса парил прекрасный молодой мужчина, его благородные черты лица могли принадлежать лишь истинному небожителю. Шелковистые чёрные волосы, лишь слегка подколотые сзади заколкой, волной падали на плечи до поясницы и могли бы составить конкуренцию самому дорогому шёлку. Мускулистое подтянутое тело и осанка явно выдавали мастера боевых искусств, а изящные тонкие пальцы говорили о многолетнем опыте игры на инструменте. Белое, будто сотканное из облаков и света ханьфу окутывало фигуру мужчины и делало её похожей на цветок лотоса, такого же нежного и стойкого, как гуцинь из белого нефрита перед ним. Гуцинь тоже заслуживал отдельного внимания: его изящная изогнутая поверхность искрилась в призрачном свете, струны отливали серебром, а шёлковая кисть трепетала от каждого звука.
Музыка то лилась потоком горного водопада, то струилась нежностью атласной ленты. То стихала, то набирала обороты и взлетала к сводам пещеры, волнуя и успокаивая, утешая и радуя. Так звучит песнь небожителей, так звучит Песнь очищения сердца.
– Кхм-кхм… – чей-то голос нарушил невообразимую красоту момента, и гуцинь, издав неровный гулкий звук, затих.
Игравший на нём поднялся и, едва касаясь ногами поверхности воды, встал, взмахнул рукой и убрал со лба упавшую прядь волос. В следующее мгновение гуцинь испарился, а по телу мужчины пробежала волна серебристо-белой чешуи, сменяя ханьфу на изысканный чёрный костюм, а длинную причёску на модную стрижку с убранной наверх чёлкой. Этот образ шёл мужчине ещё больше прежнего, и он, судя по выражению лица, это прекрасно знал.
– Зачем потревожил меня, Яо? – спросил он в полумрак пещеры, ещё не в состоянии увидеть нарушителя своего покоя.
Свет отразился в его тёмном взгляде, в котором можно было утонуть так же легко, как и очароваться его голосом – глубоким и низким, с нотками уверенности и насмешки.
– Прошу прощения, господин Лун, но я не мог ждать. Глава требует вас к себе, – этот голос звучал робко и высоко, хотя, очевидно, не принадлежал женщине.
– Опять? – мужчина прошёл вперёд по воде и остановился у её кромки на светлом камне у выхода в тёмный грот.
Там же стоял и обладатель второго голоса – молодой паренёк тоже в костюме и с перекинутым через руку пальто. Он сложил руки перед собой и поклонился.
– Глава сказал, что это очень важно, что вам необходимо прекратить медитацию и вернуться.
– Да? – мужчина сделал вид, будто удивлён. – Неужели? Знаешь, что случилось?
– Нет, господин. Знаю только, что это очень срочно.
– Ладно. Идём.
Из пещеры они вышли в осенний парк на задворках старого китайского поместья. По дорожкам, выложенным белым камнем, ветер гнал жёлтые листья, накрапывал дождь, в пруду под деревянным мостиком, который они перешли по дороге, цвели лотосы. Яо открыл над господином зонтик, когда дождь усилился, и накинул на плечи принесённое пальто.
– Дождь, – проговорил господин Лун, выставляя руку из-под зонта и ловя несколько капель на ладонь, – странно…
– Сейчас осень, что странного? – удивился Яо, аккуратно убирая зонтик и помогая господину войти под крышу дома.
– Осень, – согласился господин Лун, – но сегодня Праздник Середины Осени, особенно важный день для нас. Если идёт дождь, это многое значит.
Яо открыл рот, но так ничего и не сказал. Ответа от него и не ждали. Господин Лун кинул пальто в руки вышедшему навстречу мужчине в форме прислуги и взлетел вверх по лестнице, где, преодолев несколько метров длинного коридора, раздвинул створки деревянной двери и переступил порог.
Перед ним оказался кабинет, обставленный в старом китайском стиле. Внутри пахло тушью и персиками, в воздухе витали пары от палочек благовоний. За столом с совершенно прямой спиной сидел мужчина лет шестидесяти, одетый в классический чёрный костюм, в руке он держал длинную кисть и искусно выводил ей иероглифы на большом квадратном листе из рисовой бумаги. Господин Лун откашлялся и склонил голову в вежливом поклоне.
– Дядя, ты звал меня?
Мужчина завершил последний иероглиф, отложил кисть и лишь тогда поднял голову. Он вышел из-за стола, заложив руки за спину, и осмотрел своего гостя.
– Я рад тебя видеть, Инчэн… – их взгляды встретились, и он исправился. – Прости, я помню, что ты не любишь своё личное имя, хотя до сих пор не понимаю, чем тебе не угодила серебряная пыль…
– Дядя! – господин Лун явно не настроен был слушать его слишком долго, и этот резкий и слегка высокомерный оклик дал собеседнику это понять.
– Хорошо, хорошо, Юань Лун, сразу к делу. Но ты ведь и так уже почувствовал? – дядя испытующе посмотрел на племянника.
Тот поджал губы и вздохнул.
– Что именно? В эти два года, пока я медитировал, я много чего чувствовал.
– Снег