Яркая жизнь. Владимир Гиляровский

сверкавшей в прорывах грозовых туч.

      В последний раз она особенно ярко сверкнула в 1924 году и затем стала угасать.

      Я видел ее полвека назад в зените славы, видел ее потухающей и отгоревшей. Газеты и журналы 1924 года были полны описанием ее юбилея. Вся ее деятельность отмечена печатью, но меня, связанного с ней полувековой ничем не омраченной дружбой, неудержимо тянет показать кусочки ее творческой жизни.

      Отметить юбилей А. А. Бренко собрались ее ученики, делегаты от рабочих организаций, члены драмкружка Пречистенских рабочих курсов. В переполненных ложах красные платочки, рабочая молодежь и красноармейцы.

      Она, старушка, в ореоле седых волос, с еще свежим, добродушным лицом, сидит в кресле на сцене, принимает приветствия. Всерабис командировал театрального рецензента Э. М. Бескина. После блестящей речи он оглашает постановление Наркомпроса о даровании Анне Алексеевне Бренко звания заслуженной артистки.

      Еще не успели отзвучать аплодисменты, как перед ней появляется молодой рабочий с целой охапкой цветов и кладет их к ногам юбилярши…

      Одна депутация сменяет другую. Я чествую моего старого друга, вспоминая нашу молодость, в стихах:

      …Десятки лет назад

      Ей поклонялись две столицы,

      В кружке блестящей этой жрицы

      Встречал я знаменитых ряд:

      Тургенев, Достоевский и Островский,

      Успенский Глеб, Потехин Алексей,

      Полонский, Юрьев, Михайловский,

      Плещеев, Рубинштейн… Бывали все у ней.

      Глаз Чехова, мерцающий и зоркий,

      Глядит в восторге с высоты галерки

      На сцену, где Далматов и Бурлак-Андреев,

      Козельский, Писарев, и Глама, и Киреев,

      Где Южин, юноша тогда, с студенческой скамьи

      Уж крылья расправлял могучие свои,

      И помню я ее в тяжелые годины,

      Когда она была еще так молода,

      Но в волосах снежились горькие седины,

      Свидетели борьбы, и горя, и труда.

      И знаю я ее среди рабочих,

      Когда она им об искусстве говорит.

      Каким восторгом блещут слушателей очи,

      Как старый голос молодо звучит!

      Зовет народ из мрака к просвещенью,

      К познанью истины, добра и красоты,

      Себя ты отдала народному служенью,

      В твоих учениках живут твои мечты.

      Первый paз я увидел А. А. Бренко в пасхальную заутреню при мерцающем свете, на миг ярко освещенную вспышкой бенгальского огня, – и первая мысль была:

      «Ай да Вася! Какую красавицу подхватил!»

      Она шла под руку с прихрамывавшим В.Н. Андреевым-Бурлаком, который сразу узнал меня и отрекомендовал своей даме, спросив раньше, откуда я приехал.

      – Из Пензы, места искать, – ответил я.

      – Значит, вы чужой в Москве? Ну, так пойдемте к нам разговляться и будете наш. Поступайте ко мне в театр. Сто рублей в месяц устраивает вас?

      Пришли пешком в Петровские линии. Квартира в бельэтаже роскошная, обстановка чудесная, дорогие картины. Столовая блестит серебром и хрусталем, расцвечена крашеными яйцами и букетами в вазах. Общество все было в сборе, и ждали хозяйку дома.

      После праздничных приветствий уселись за столом. Мужчины сверкали белоснежным бельем из-под черных сюртуков артистов и адвокатских фраков, а дамы, артистки, – роскошными модными платьями и драгоценностями. Только старуха Е. Ф. Красовская по-старинному была гладко причесана, и на ней была накинута настоящая персидская шаль, как я узнал потом, огромной цены, a на груди старомодного шелкового платья сверкала бриллиантами золотая лира, поднесенная ей в один из провинциальных бенефисов. Рядом с ней ее муж, второстепенный артист, всегда приглашавшийся на хорошее жалованье благодаря жене, которая с ним не расставалась.