В без пятнадцати девять перед столом материализовался Зойдль, поглаживающий несуществующие волосы. Пару месяцев назад он побрился на лысо и отпустил бороду в знак солидарности с мировыми трендами мужской моды. Теперь Зойдль выглядел как длинный и печальный ваххабит, отринувший идеи мирового джихада в пользу дзен-буддизма. Его предки, подстегиваемые комсомольскими стройками и выплатой «северных», с гиканьем пронеслись по всему Союзу от Калининграда до Владивостока, смешавшись в интернациональном братстве со всеми встречными на пути. В результате Зойдль получил в наследство фамилию неизвестного происхождения, монгольские глаза, длинный нос с горбинкой, густую южную бороду, от влаги завивавшуюся колечками, телосложение жерди и непоколебимую уверенность, что он – хакас. В детстве, пока бороды еще не было, товарищи с подозрением относились к его рассуждениям о бурханизме и национальном возрождении, а пару раз даже попытались побить от удивления и несуразности момента. Зойдля это не смутило. Он нес идеи в массы, подгоняемый смутными ощущениями, почерпнутыми из книг, то скрывая мессианский запал, то вновь являя его миру. Шоплен с тревогой посмотрел на официальный бланк в руке Зойдля.
– А я к вам, товарищ редактор! – Зойдль раздвинул улыбкой густые усы. Получилось немного агрессивно. – Кажется, есть материал в новый номер.
– Мнэ-э-э-э… – Шоплен боролся с утренним ступором, отчаянием и депрессией. Ему было все равно, но сказать что-то требовалось. – Об чем?
– В селе Малый Табат появился художник. Он выпиливает героев национального фольклора из фанеры, сделал свой тематический парк. Кстати, материалы он покупает в Абакане, но где – непонятно. Сельсовет его хвалит, вот их председатель грамоту дал. Ему. Надо ехать, снимать, у нас же контракт от Минкульта, они и прислали заявку…
– Ехать? Табат, Табат… Это далеко… Что-то знакомое… Там по трассе на Абазу, потом поворот…
– Не совсем. Это обычный Табат. А нам нужен малый, – на слове «нужен» по Шоплену пробежала стайка суетливых мурашек. Ему нужны были кофе и сигарета – все остальное имело статус несущественного. – Он от Бонадрево по грунтовке в сторону Абакана.
– Назад, что ли?
– Реки, реки Абакан. Там совсем немного проехать.
– И что ты от меня хочешь? Командировочный лист я тебе подпишу, не вопрос. Мог бы в такую рань и не заходить.
– Видите ли, какая штука… – Зойдль виновато улыбнулся – Я-то еще в пятницу лист у главреда подписал. С этим никаких проблем. Мне доехать туда нужно – а машины нет. Зато она есть у Вас. Вдобавок, в этих Малых Табатах когда-то часть секретная какая-то была. Их до сих пор не на все карты внесли, хотя они уже давным-давно открытые. Но их сельсовет рогами уперся – говорит, нужен кто-то, кто им распишется, ответственное лицо. Журналы они до сих пор ведут, что ли… В общем, без Вас я туда не доеду, а доеду – развернут. Вы же заместитель, Вы можете… – Зойдль принял позу умеренно просящей о большом одолжении жирафы и замер.
Шоплен подавил тоскливый вой. В пятницу надо было задушить главного редактора его же галстуком с обезьянкой, а потом с чистой совестью сесть в тюрьму и там, наконец, отоспаться. В бумажке, бережно несомой Зойдлем, он угадал командировочный лист на двоих, подпись и печать. Его грубо кинули на амбразуру – и в том определенно была его вина. Пару лет назад главред (по совместительству директор издания, одноклассник и сочувствующий собутыльник), неофициально выдал ему из средств конторы беспроцентную ссуду на покупку внедорожника. Тогда Шоплен радовался, ведь ему как раз хватало времени на погасить долг с зарплаты до начала внезапно отдалившейся пенсии. А машинка-то вот она, новенькая и красивая. Правда, с него взяли честное слово помогать по мере сил извозом корреспондентов по сельской местности. Командировочные сразу засчитывались в счет ссуды. Теперь приходилось отвечать, и этот мелкий… проходимец (Шоплен матерился редко и только по большому поводу) грамотно воспользовался моментом. Отступать было нельзя.
– Когда