Что там происходит? Как там живут люди? Более 600 тысяч человек по состоянию на 2018 год? Для современной России тюрем и лагерей как бы вообще не существует. Они есть, но их нет. Нет ни книг, ни теле- и радиопередач, ни дискуссий.
Хорошо это или плохо – я не знаю.
Когда я в 2005 году написал роман о тюрьме и опубликовал его – издатели сказали, что максимальный тираж такой книги не должен превышать 10 тысяч экземпляров: больше продать невозможно, массовый читатель про тюрьму не хочет знать. Для сравнения: в США есть отдельный телевизионный канал, посвященный исключительно жизни в американских тюрьмах. Я собственными глазами наблюдал по американскому телевидению уголовное реалити-шоу, наподобие «Дома-2», где татуированные мужчины гнули пальцы и кидали друг другу предъявы.
У нас в России такое невозможно представить.
Я несколько лет активно пользуюсь социальной сетью «Фейсбук». За многие годы я не помню ни одной дискуссии, посвященной тяжелым условиям содержания российских заключенных.
Конечно, существуют правозащитные организации, всякого рода общественные объединения, «Русь сидящая» и подобные. Есть небольшой отряд активистов, обычно из числа или уже отсидевших, или родственников тех, кто сидит. Эти люди – да, пытаются сражаться, пишут жалобы, добиваются проверок по линии прокуратуры, по линии надзора, по линии комиссии по правам человека. Есть у нас и комиссия по помилованию при президенте, и другие всякие комиссии и комитеты. Но на одного активно действующего правозащитника приходится по пять тысяч зэков: каждому не поможешь.
Какова причина заговора молчания?
Является ли это признаком равнодушия, безнравственности общества?
Нет.
Корни этого явления чрезвычайно глубоки. В основе его лежит такая категория, как стыд. Оказаться в тюрьме – стыдно. Быть преступником – стыдно, нехорошо. Даже если человек осужден неправедно, даже если он попал в тюрьму случайно – он молчит об этом.
Российская тюрьма, в отличие от тюрьмы западной, находится вне пространства цивилизации, не является частью обычного мира. Это мир иной, потусторонний. Стыдный. Это чистилище. «То, о чем не говорят».
Русский человек уподобляет пребывание в тюрьме религиозному таинству – событию, происходящему одновременно на небе и на земле, определяющему судьбу на всю жизнь вперед. Таинства крещения, причастия или исповеди не обсуждают – в них просто участвуют.
Более точную аналогию трудно подобрать.
Сакральная таинственность тюрьмы, полная зависимость осужденного преступника от высших сил – ни в коем случае не от государства, не от прокуроров или адвокатов, а только от Бога – очевидная наша константа. Мы попадаем в тюрьму не потому, что нас схватили за руку, не потому, что следователи оформили протокол и обвинительное заключение, – а потому, что так суждено, такова карма, или, говоря по-русски, планида. Потому что так решено наверху.
Попав в тюрьму, мы вверяем себя непосредственно высшей силе. С одной стороны, это очень страшно и унизительно. С другой стороны, это позволяет установить непосредственный, сердечный контакт меж человеком и Богом.
Вот почему все мы молчим.
Вот почему у нас нет и не будет уголовных арестантских шоу.
Из таинства нельзя сделать шоу.
Таинство не обсуждают – в нем участвуют молча.
Вот почему за многие сотни лет существования российской пенитенциарной системы всего несколько человек подали голос из глубин тюрьмы и каторги: протопоп Аввакум, Достоевский, Солженицын, Шаламов, Гинзбург.
Российского арестанта можно уподобить моряку, потерпевшему кораблекрушение: оказавшись на утлой лодочке посреди бушующего океана, такой бедолага, беспомощный и бессильный, может только вверить себя в руки провидения.
Российского человека сажает в тюрьму не закон, а Божья воля. Она ведет его дальше и дальше, из следственного изолятора – по этапу, с этапа – в зону, из зоны – на свободу. Переживания осужденного преступника глубоко интимны, как интимна молитва.
Вот почему мы молчим.
Общее число граждан, вовлеченных в тюремно-лагерную парадигму, исчисляется многими миллионами: одни отсидели или сидят, другие являются ближайшими родственниками тех, кто отсидел или сидит.
Сам я имею некоторый тюремный опыт. В 1996 году я был обвинен в хищении и просидел год в следственном изоляторе «Лефортово», а затем еще два года – в изоляторе «Матросская Тишина». В 1999 году я был признан невиновным и освобожден в зале суда.
Я никогда не считал себя знатоком тюремной жизни и специалистом в «тюремном вопросе». Но мне удалось написать и опубликовать книгу, она вышла в 2005 году под названием