– Он ненадолго приходил в себя в карете скорой. Лицевая мимика заторможена, координации движений никакой, речь совершенно неразборчива. Фельдшер диагностировал инсульт, позвонил и предупредил. Мы тут подготовили все необходимое. Доставили его без сознания, и… – врач остановился на полуслове.
– И – что? – не слишком терпеливо переспросил Зарницын.
– Сейчас ждем анализы, товарищ лейтенант, но я честно не понимаю, что с ним происходит. Семён пришел в себя с час назад. И чувствует себя вроде бы… нормально.
– Старший лейтенант, – поправил полицейский. – И что значит «вроде бы нормально» после вот… такого?
Они остановились у дверей палаты, где лежал мальчик.
– При повторной диагностике мы не выявили ни самого инсульта, даже внешних признаков, ни сотрясения. Видимых отклонений… Он, знаете, как не с этой планеты. Напуган и лопочет без умолку.
– Гм. То есть голова цела? Здоров?
– Э… Пока рано говорить определенно, но то, что я видел – это совсем не нормально.
– А Ваш фельдшер…
– Нет, – отрезал врач, – ошибиться не мог. У него двадцать лет стажа, товарищ лейтенант!
– Ну, ошибки случаются у всех, – Сергей оглядел небольшой холл, на время ставший пристанищем их разговора. – А что, собственно, говорит сам юноша? Как себя чувствует?
– Мы… не можем понять что именно он говорит.
– Ах, в этом смысле. Это молодежно-приблатненный диалект. Даю мастер-класс, как избавить от него пациента, но только один раз.
– Подож… – врач не договорил: Зарницын резко толкнул дверь и ввалился внутрь.
– Ну здорово, Сёма! – рявкнул он. – Я тебя предупреждал про малолетку, сволота ты поганая? Чего тебе пацан сделал, что ты бил его ногами, мать твоя наркоманка?
Вопреки всем возможным ожиданиям полицейского, мальчик заплакал, а в его глазах действительно был лишь страх.
– Сёма, скотина, кончай концерт!
Стандартной реакции снова не последовало.
– Не понял юмора, – удивился Сергей. – Ты чего это, а?
И вот тут Сёма заговорил. И тараторил и пыхтел он без остановки, изредка запинаясь, чтобы проглотить слезы. Да только Зарницын ничегошеньки не понял.
– Шеф, – он кивком указал врачу на дверь, – еще на пару слов.
Они вышли из палаты, оставив мальчика на попечение медсестры.
– Так, Михаил… – он взглянул на бейдж. – Николаевич. У меня два с половиной вопроса. Первый – простой: Вы его карточку смотрели?
– Ну разумеется, сразу же! Нам же надо было знать, есть у парня аллергия на какие-нибудь препараты или нет.
– А там было указано про букет наследственного дерьма, который он получил от родителей-алконавтов?
Михаил вздохнул и сдавленно кивнул:
– Было. Ужас.
– Тогда что это за тупой прикол я сейчас видел? – Зарницын схватил терапевта за ворот халата. – Вы его тут чем-то обкололи? Морфин? Кодеин? Чего он там несёт на тарабарском, а?!
– Вы же сами м-меня не дослушали! – взвизгнул врач.
Сергей Зарницын разжал руку.
– Весь – внимание, – буркнул он.
– Я н-не уверен, товарищ лейтенант, но это, в-вроде бы, польский.
Потребовалось несколько секунд, чтобы Сергей попытался прогнать эту информацию через свой мозг.
– Чего? – спросил он наконец.
– Польский, – кивнул врач. – Ну, или похожее, кто там в этой долбаной Европе рядом…
– Так. Сначала инсульт – то он есть, то его нет, а теперь это. Николаевич, а Вы сами-то не под наркотой часом? Какой польский? Этот малолетний дегенерат знает только два языка – русский и русский матерный, и те – с ошибками.
Михаил Николаевич открыл рот, но быстро щелкнул зубами и пригласил Зарницына обратно в палату. Когда они вошли, парнишка снова вжался в койку.
– Михаил, – по слогам произнес врач похлопал себя по груди. Потом подошел к медсестре и положил руку ей на плечо. – Кристина.
Он повторил этот номер несколько раз, и указал рукой на мальчика.
– Колек, – показал на себя Сёма.
– Какой еще Коля? – снова повысил голос Зарницын. – Ты чего несешь?
Михаил замахал руками, а Сергея между тем осенило:
– Да хорош комедию ломать! – заорал он. – Я все уже понял! Хотите признать его невменяемым?