А ещё секреты – страшные, опасные, на первый взгляд нереальные. По крайней мере, когда Шемс сунула свой нос туда, куда явно не следовало, она, мягко сказать, обалдела. С одной стороны, понятно почему от неё так долго скрывали правду, а с другой – всё равно обидно.
Теперь мамы больше нет, и она сирота, одна на свете. Хотя… где-то живёт ещё родной по крови человек. Только нужна ли ему дочь о существовании которой он, скорее всего, даже не подозревает?..
Взгляд у отражения из злобного сменился на задумчивый. «Но ведь пока не проверишь – не узнаешь».
Когда в жизни появляется новая цель, появляется и смысл, и даже боль становится как будто чуточку тише.
Отпущенная скатерть плавно вернулась на зеркало, скрыв отражение. Шемс повернулась с каменным лицом, снова забралась в постель, раскрыла тетрадь, исписанную знакомым косым почерком, и погрузилась в чтение.
Сегодня Шемс исполнилось пять лет.
Мы до последнего надеялись, что скверная погода отступит. Однако, метель бушует с середины ночи, да такая страшная, будто хочет ледяными порывами ветра разрушить все дома в нашем городе, засыпать всё живое и задушить толстым снежным саваном.
Шемс сильно расстроилась. Мы планировали поездку на аттракционы, но из-за метели, конечно, не смогли этого сделать. В искупление я приготовила шоколадный торт с пятью бело-розовыми свечами. Задувая их, Шемс крепко зажмурилась, тщательно проговаривая про себя желание, а затем хитро на меня посмотрела. Я знаю, она не расскажет о том, что загадала, а я не стану настаивать, ведь иначе желание не исполнится.
Почти час перед сном мы потратили на расчёсывание её прекрасных волос, вьющихся, будто кудрявый чёрный шар. Волосы у неё от меня и смуглая кожа. Только малахитовые глаза достались от Дарреля, такие же круглые, выразительные, вспыхивающие от малейшего всплеска эмоция. Впрочем, у Дарреля они никогда не вспыхивали, будто само проявление эмоций для него – это постыдная слабость.
Клянусь, стоит лишь закрыть глаза, и я снова увижу их лица, выступающие ко мне из черноты Склепа: Даррель, Лльюэллин, Тиббот… Живы ли они? Помнят ли обо мне? Лучше бы не помнили… И я не хочу их помнить! Но воспоминания намертво въелись в мой мозг и теребят душу, навязчивыми образами вторгаются во сны и отравляют реальность.
Сложно сказать, который из преследующих меня кошмаров ужаснее. Может быть тот, в котором перед моими глазами возникает чёрный коридор, и Лльюэллин в ослепительно-белой одежде, ленивый и расслабленный, будто кот после полуденного сна, движется по нему к опознавательному кругу. Шаг вперёд. На мягких губах играет дразнящая полуулыбка, и на секунду может показаться, будто в миндалевидных глазах, цвета чистой лазури, мелькает живая теплота. И вновь появляется надежда, что там внутри всё ещё живо что-то человеческое…
Его рука взлетает и легко, даже нежно, касается щеки девушки, в растерянности застывшей внутри круга. Девушки и юноши постоянно меняются, и вероятно поэтому их лица слились для меня воедино. Да и неожиданных поворотов сюжета я не припоминаю. Вся жизнь в Склепе всегда текла по накатанному сценарию…
Наверно и Лльюэллин когда-то был человеком, но ничего человеческого в нём уже не осталось.
Далее поцелуй. Чувственный, неторопливый, он уверенно сводит её с ума, подчиняет, заставляет забыть… И вот она уже не владеет собой, её воля целиком в его власти…
И оттого сокрушительнее, безнадёжнее вспыхивает боль, когда её плоский живот вспарывает нож с полукруглой тёмной рукояткой. Чудовищный микс страха, отчаяния и предсмертной агонии растекается по Склепу, проникает в каждую комнату, каждый угол, каждую щель, питая то древнее зло, что властвует над нами под покровом мрака и колдовства…
Лльюэллин поворачивается и ловит мой взгляд. Думаю, он недоволен моим появлением. Разумеется, он понимает, что я всё видела, но лицо его не отражает никаких эмоций. И в то время, когда мне хочется кричать от ужаса, он подходит, на каменном полу его шагов совсем не слышно, молча берёт меня за руку и отводит назад к Даррелю.
Шемс резко захлопнула толстую тетрадь с коричневой обложкой и торопливо засунула её под подушку. Как раз вовремя. В комнату вошла Татьяна с трогательным сочувствием на заплаканном лице и в кружевном чёрном наряде, более подходящем для какой-нибудь корпоративной вечеринки, чем для траурной церемонии.
– Послушай, солнышко, я всё же думаю, что тебе не стоит сейчас оставаться в одиночестве. Если не хочешь пожить у меня, может тогда я тут с тобой побуду. Хотя бы эту ночь.
– Я не боюсь призраков, Татьяна, ты же знаешь. Тем более призрака мамы. И я бы рада была её увидеть, но сомневаюсь, что это возможно.
– Да я разве про призраков говорю, прости господи! Я о тебе беспокоюсь, Шемс. Мы все теряем