– Как прекрасно, Лукас, – прошептала волчица в белом платье. – Мне сразу вспоминается наше знакомство… Ты играл как раз этот отрывок из сонаты. А через год мы поженились! Ты же помнишь?
Худощавый волк с красной ниткой на запястье улыбнулся ей.
Их дочь, непоседливый волчонок со всклоченной на затылке шерсткой, сидела в креслице в уголке зала. Фортепиано она терпеть не могла. Но когда твой папа – знаменитый пианист-виртуоз, который играть научился раньше, чем говорить – ничего не попишешь. Бекке придется тоже стать пианисткой.
В зал влетела горничная – пухленькая, круглая, как шарик, шиншилла в сером платьице.
– Сэр, к вам опять явился сэр Фараон.
Улыбки сошли с мордочек супругов. Волк встревожившись, резко встал, кинул на жену тревожный взгляд и молча вышел, жена торопливо покинула зал следом. Шиншилла поспешила за ними. Бекка осталась одна.
Она слышала разговоры взрослых о том, что шакал по фамилии Фараон – сильный черный колдун, сказочно богатый и кровожадный. По словам страших ему нужно , чтобы искусный мастер исполнил некое заклинание. Заклинание древнее и записанное не словами, а нотами, которое повлечет за собой много смертей… Его надлежало исполнить великому пианисту, и за это Фараон обещал озолотить его. Но для Беккиного отца казалось дикостью взять в лапы золото, испачканное чужой кровью. И он отказал.
Фараон, однако, не отступал, предлагал один раз, приказывал второй… И вот, наступил третий.
Дом окутала непривычная тишина. Минут десять Бекка сидела в зале, а потом решила сходить в папин кабинет, чтобы послушать, о чем там говорят. Но дверь оказалась плотно закрыта, и оттуда доносилось лишь что-то тихое и невнятное. Бекка постояла там, пытаясь хотя бы уловить тон сказанного. Папа возмущен и чуть-чуть напуган. Мама тоже боится. А Фараон не говорит, а шипит. Но в его шипении слышна явная угроза.
– Что вы делаете, мисс?!
Бекка обернулась на гувернантку – престарелую сухонькую крысу.
– Я лишь…
– Идите к себе! Живо!
Разочарованная Бекка ушла в свою комнату.
Она часа два сидела, пытаясь занять себя то куклами, то рисованием, а после еще часик читала толстую книжку со сказками. Тут были и такие же, как Фараон, злодеи, и храбрые герои, которые их побеждали, и прекрасные принцессы… Папа и ее называет Принцессой. Но мама говорит, что у принцесс безупречные манеры, они знают языки и играют на изысканных инструментах.
За окном начинало темнеть. Голубое небо затянули серые тучи, словно нарисованные грязной водой от акварели.
Бекка взяла плюшевого медведя, уселась на кровать и доверительно зашептала:
– Папочке опять угрожает злой волшебник! Но папа хороший. Поэтому волшебник бессилен! Когда помыслы твои чисты, а поступки правильны, тебя не берет никакая магия! А у папы…
Тишину разрезал вопль.
Бекка прижала медвежонка к груди и пулей вылетела из комнаты.
Дверь в кабинет оказалась раскрыта нараспашку. В дверном проеме стоял папа. Со всклоченной шерстью, безумными налитыми кровью глазами и… Бекка побледнела.
Шерсть у отца на затылке вздыбилась. Он держал в лапе нож для бумаги и скалил острые зубы.
За спиной папы, в кабинете, лежала на полу мама. По белому шелку платья расплывалось алое пятно.
Фараон , высокий шакал с рябой шерсткой и в черном костюме, ухмыляясь, теребил в лапах дорогой мундштук.
– А теперь, мой милый Лукас, – прошелестел он, обращаясь к Беккиному отцу. – Убей и девочку тоже.
На миг в глазах волка мелькнули проблески прежнего сознания.
– Н… Нет. М-моя… При… Принце…
– Возьми пистолет, Лукас, – приказал шакал, кивая на блестящий черный с позолотой пистолет, висящий на стене. Лукас не умел стрелять. Этот пистолет ему подарил кто-то, и с той поры он просто украшал кабинет.
Сегодня его функция должна измениться.
Отец, стиснув зубы, снял пистолет со стены и двинулся к Бекке. Волчонок застыла, не веря собственным глазам.
Лукас сжал оружие, но не выстрелил, а с размаху впечатал кулак Бекке в мордочку. Она упала. Еще удар – из носа пошла кровь. Еще – кровь обожгла горло. В глазах на секунду потемнело.
Лапа отца снова занеслась. Что-то заставило Бекку вскочить.
Бекка понеслась в сад, наполненный ароматами едва раскрывшихся ночных цветов. К ним прибавлялся запах приближающегося дождя и приближающейся беды.
Открытые ворота заднего двора – и сад позади… Вокруг только зелень, зелень, зелень… Шуршание листвы, вязкая влажная земля… Это конец…
Бекка не чувствовала челюсти. Мордочка горела. Глаза застилали слезы. Кровь уже намочила платье. Бежать было тяжело, она даже не видела толком, куда бежит. Зато ясно слышала позади топот отца. Лукас не торопился, словно желая дочери дать хоть какой-то шанс,