– Hello. How are you? – послышался высокий, скрипучий голос. «Неужели опять?» – пронеслось у меня в голове. Второй за неделю! И все это из-за моей сиреневой куртки и ее оранжевых резинок, обтягивающих талию и запястье. Ну не было в магазине другого цвета! Вернее, были, но я не успел – их быстро размели такие же малоимущие, как и я. Пришлось купить эту, с мыслями о том, что Ирландия – все-таки уже Европа; но, как оказалось, еще далеко нет! В первый же день, проходя по своему неблагоприятному району, от местной ребятни я получил несколько камней в спину, услышав при этом: «Hey you, faggot!», после чего я остановился, где-то внутри прекрасно понимая их, так как в странах третьего мира поступили бы точно так же, и все же не желая, чтобы этот поступок прошел безнаказанно, я подошел к этой шантрапе. Их было человек семь.
– Hey you, – громко крикнув, обратился я ко всем сидящим на ступеньках у входа в небольшую, старинную, обшарпанную, недействующую капеллу. – I am not а faggot! You understand?! – сказал я серьезным, вызывающим тоном. – And you, come here and let's fight, – буркнул я и указал пальцем на самого старшего и крупного подростка, стоящего в середине своей компании. Шантрапа просто рассмеялась, не принимая мои слова всерьез, вызвав во мне полное недоумение; и, ничего не ответив, без малейшего желания выяснять отношения, продолжили как ни в чем не бывало разговаривать между собой. Я развернулся и ушел. Зато после этого случая меня знал весь район, кое-кто даже здоровался; а на мою сиреневую курточку уже никто не обращал внимания. Вот такая была Ирландия в 1999 году. Но все поменялось очень быстро, невероятно быстро, буквально за два года. И те, кто кричал: «Ирландия – страна не для геев!», кричали уже обратное.
– I am fine, – ответил я, недоверчиво смотря на любопытного джентльмена. Он еще раз окинул меня с головы до ног своим подозрительно-любознательным взглядом и сказал на понятном, что звучало даже непривычно от ирландца, английском:
– Ты, наверное, ищешь работу, раз прогуливаешься без дела посреди недели? – я и вправду был без работы в это время, несколько недель назад уволившись по собственному желанию из кухни одного очень оживленного французского ресторана, где работал шесть дней в неделю по восемь-десять часов в день – посудомойщиком.
– Maybe… – коротко ответил я, смотря на него с высоты своего роста безразличным взглядом. – What kind of work? – бесцеремонно поинтересовался я, успев уже по-своему оценить своего собеседника. Джентльмен выглядел интеллигентно и был опрятно одет в короткую черную кожаную куртку, не застегнутую до конца, под которой виднелся плотный воротник белой выглаженной рубашки, светло-бежевые джинсы, в карманах которых он держал не полностью всунутые ладони, и дорогие, видно, что новые светло-коричневые туфли. Он молча обошел вокруг меня, еще раз посмотрев, на этот раз снизу вверх, и сказал:
– Waiter. In the pub, – выпалил он и после короткой паузы добавил: – Would you be interested? – спросил он, расширил свои суженные глаза и пристально уставился на меня.
– Yes, – тут же ответил я. – But my English is not very good.
– Don't be worried, my friend, you will be fine! – тут же сказал он, смазливо улыбаясь. – Меня зовут Том, – представился он и протянул мне свою вялую, мягкую ладонь.
– Алекс, – сказал я, бережно пожимая ее, стараясь не сломать. В ней не чувствовалось даже хрящей. Том радостно улыбнулся, услышав европейское имя, которое можно было с легкостью произносить. Он спешно достал из кармана блокнот, что-то написал в нем, вырвал лист и протянул мне; там был адрес паба и его название.
– Приходи завтра к девяти утра. Придешь? – недоверчиво смотрел он на меня, наклонив голову.
– Приду, – безэмоционально ответил я. «А почему бы и нет?» – подумал про себя.
– See you tomorrow, my friend! – сказал Том и, сунув руки обратно в карманы джинсов, пошел не торопясь вдоль дороги, по тротуару. Я развернулся и направился в противоположном направлении, к небольшому парку, Garden of remembrance, который находился прямо за госпиталем, где обычно коротали свое время безработные ирландцы: алкоголики и наркоманы, несколько заблудших туристов и иностранцы типа меня, в основном лодыри и тунеядцы, или, как их еще называли, пожизненные социальщики. Таких укромных природных мест, как этот Сад памяти, в Дублине было предостаточно. Зайдя в парк, я присел на лавку, на пригорке под деревом, и стал наблюдать, как сброд блатных и нищих, по другому их не назовешь, о чем-то