– Что?
– Пса так звали, – поясняет парень, и Майя, чтобы не смотреть ему в лицо, сосредотачивается на кожаном жилете.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что жилет представляет собой артефакт двадцатого левела, не иначе. А то и музейную ценность. Он до невозможности вытерт в области боковых швов, карманы оттянуты и совершенно потеряли форму. На груди у выреза виднеется созвездие дырочек – похоже, от значков.
– А это брата, – сообщает парень. – Он был на десять лет старше. Меня, не Хольгера. Сначала сам таскал этот жилет лет десять, а потом мне на пятнадцатилетие подарил, жмотина.
– Извините, но какое мне дело до вашей собаки и вашего брата? – раздражается Майя.
Чтобы возмущение выглядело посерьезнее, приходится-таки поднять глаза на парня. На вид он – совсем не такое уж злобное чудовище. Вполне нормальный молодой мужчина, тяготеющий к околовоенной субкультуре. Мышечная масса очень даже приличная.
Их взгляды скрещиваются, и Майя против воли проникается надеждой, что можно не съеживаться, что он ей не опасен.
– Не знаю, – медленно произносит приемщик. – Думаю, никакого. Еще я думаю, что вам и до «хеклера и коха» тоже никакого дела нет. Думаю, вы ни разу в жизни не стреляли, не знаете, как это делается, и не хотите узнавать, потому что все это вам не по душе. Я прав? – Майя не отвечает, только хлопает глазами, что, видимо, само по себе достаточно красноречиво. – Отлично, с этим разобрались. Мне, кстати, тоже это не по душе. Так зачем вы здесь?
Майя окончательно немеет и, широко распахнув глаза, таращится на приемщика, лихорадочно пытаясь нашарить на своей мысленной полочке с готовыми к употреблению легкими и вежливыми фразами какой-нибудь ответ.
Парень какое-то время созерцает ее потуги, а потом улыбается и, навалившись на стойку, качается в сторону посетительницы и доверительно произносит:
– Это я такой красавчик, да?
Не меньше чем бряцание физической силой, Майю бесят сексуальные намеки, как прозрачные, так и нет, покровительственные двусмысленности, комплименты с подтекстом, корявые попытки флирта и поползновения завести с ней пустой обмен репликами с целью дать выход своему «ах-какой-же-я-самец-поглядите-на-меня». У себя на работе она имеет такого предостаточно и раз за разом вынуждена прохаживаться по тонкой грани между «отшить» и «быть уволенной». Она сыта этим по горло и, когда не на работе, с удовольствием отводит душу, третируя, хамя и жестоко избивая ногами в докерских ботинках всякого, кто к ней сунется. По крайней мере мысленно.
Но у приемщика в ганшеринге совсем другая улыбка. Не «детка, идем-ка со мной» и даже не «детка, оцени-ка мой юмор». Эта улыбка задорна и одновременно бесхитростна, она предлагает просто повеселиться вместе, не выясняя, кто сверху, кто снизу. Взрослые люди не улыбаются так почти никогда. Такая улыбка бывала у Степана – когда он еще улыбался.
И Майя улыбается в ответ.
Китин позвонил на следующий