Незнакомец одет в черное, и одежда его блестит на солнце – он вообще весь блестит – ребенок восторженно приоткрывает рот. Незнакомец, заметив его, с заговорщическим видом прикладывает палец к губам; глаза за приспущенными очками светятся расплавленным золотом… Он выходит на улицу, а ребенок как ни в чем не бывало продолжает играть, позабыв об этой встрече.
Люди, кто удивленно, кто с опаской, косятся на странного парня в черной косухе и кожаных брюках, вышедшего из переулка. Осень, конечно, уже позолотила улицы Города, но от прогретых солнцем стен, от темных, сглаженных временем, камней мостовой и светло-серого полотна асфальта все еще веет теплом. Позднее тепло бабьего лета плывет в воздухе вместе с ароматами коричных булочек из пекарни на углу, хот-догов и чьих-то цветочных духов, а может то цветущая, назло холодам, камелия.
И в такой погожий день, парень сильно выделяется из толпы. Его массивная фигура, затянутая в кожу, внушает подсознательный трепет, но парень приспускает очки и улыбается солнечно так, сразу как будто становясь моложе.
И люди замечают, что у него вообще-то веснушки и волосы светлые в косу заплетены небрежно, а в кулаке не нож, а букетик ромашек, в другой руке и вовсе полупрозрачный пакет с продуктами. Люди отводят взгляд, пожимая плечами и дальше спешат по своим делам. Только некоторые девушки восхищенно смотрят ему вслед.
Парень движется на удивление легко и грациозно, никого не задевая, и потому скоро на него совсем перестают обращать внимание, мало ли фриков в мире. И никто не видит за солнечными очками, что глаза у незнакомца закрыты: его ведет чутье, зов крови. Повинуясь этому зову, парень сворачивает в ближайший парк, некоторое время плутает по тропинкам и наконец выходит к старой, заброшенной карусели.
Он подходит ближе, опускается на корточки и заглядывает в темноту под каруселью. «Темнота» недовольно щурит флюорисцирующе поблескивающие голубые глазищи и яростно шипит на него. Парень хмыкает, некоторое время роется в пакете – «темнота» настороженно молчит – и протягивает в темноту сэндвич с жареным сыром.
Сэндвич молниеносно исчезает, вслед за ним в темноте так же быстро исчезают еще два сэндвича с грудинкой и шоколадка. И тогда парень вдруг… шипит в ответ на темноту, но в его шипении можно различить слова, слова древнего нечеловеческого языка. Он нашептывает вкрадчиво, ласково, успокаивающе:
– Не бойся, не бойся, не бойся. Я свой. Я такой же, как ты. Я не причиню тебе вреда. Доверься мне.
Из темноты высовывается худая мальчишеская рука в цыпках и складывает пальцы в известный жест. Парень вздыхает и берет отложенный в сторону букетик, отрывает один цветок, измельчая его в порошок между пальцев, и сдувает с ладони в сторону темноты. Темнота чихает, и вскоре из-под карусели вываливается грязный донельзя мальчишка – тощий и лохматый. Дикий котенок, явно полукровка, еще не научившийся обращаться, – некому было учить.
У мальчика зрачки вертикальные в горящих серебром глазищах, в пыльно-серой копне давно не стриженных волос подрагивают острые кончики ушей. Слегка облезлый хвост хлещет по тощим бедрам. Мальчишка шипит, скалится и пытается прыгнуть на незнакомца, но его ведет.
Парень ловко подхватывает его, бережно прижимая к себе, гладит по спутанным лохмам, чешет за ухом и шепчет-шепчет-шепчет ласково, успокаивающе. Мальчишка вяло дергается, сердито фырчит, но уже как-то по инерции, моргая все реже: он засыпает.
Парень осторожно поднимается на ноги, кутая мальчика в свою куртку. Придерживая ребенка одной рукой, второй он прямо в воздухе чертит какие-то знаки, загорающиеся золотом, и шагает в открывшийся портал. Бережно кладет мальчишку на землю и оборачивается. Найденыш спит и не видит, как его бережно подхватывает когтями огромный золотой дракон и взлетает в сторону заснеженных гор, а под ними шумит Волшебный лес.
Он приземляется в долине, со всех сторон окруженной острыми горными пиками, у порога своего дома. И тотчас из открывшейся двери навстречу ему метнулась хрупкая женская фигурка:
– Тоши!
Всполохом пламени на ветру мотнулась бронзово-каштановая коса с алой лентой. Дракон бережно опускает свою ношу на траву и обращается человеком, только обнаженная кожа отблескивает золотом. Распрямляется – несобранные волосы тяжелой копной скользнули вперед, падая на лицо, – встряхивается – под загорелой кожей заиграли тугие мышцы – тухнут последние искорки драконьего пламени – и обнимает свою женщину. Та тыкает его острым кулачком под ребра:
– Тоашш'норр'и… позер.
И, притянув за длинную светлую прядь, целует:
– Я скучала… Кто этот малыш, муж мой?
Она отстраняется, отошла, склоняясь над ребенком, нахмурилась:
– Муж мой, где ты взял его? Кто он?
Тоашш'норр'и щурится на стоящее в зените солнце:
– Дикий котенок. В нем явно кровь снежных барсов. Он жил на улице.
Женщина