© ООО «Издательство АСТ», 2023
Часть l
Quand le chat n’est pas là, les souris dansent.
Кот из дома – мыши в пляс.
Мышиная нора
Восковница, очанка, белладонна,
Гадючий клык и с ним – совиный глаз,
Толика плоти и растений благовонных
Добру послужит или силы злу придаст.
Сольется кровь врагов ручьем единым,
Когда души коснется мрак ночной,
И устремятся духи их незримо
Навстречь друг другу, скованные тьмой[1].
Знакомое заклинание, о да, очень знакомое. Наше любимое. Она часто позволяет нам читать его. Гримуар. Страницу. Заклинание. Наши пальцы скользят по каждому росчерку пера, каждой выцветшей букве, и в них чувствуется покалывание. Заклинание обещает, что мы никогда не будем одиноки, и мы верим ему. Мы верим ей. Ведь мы не одиноки – и никогда не бываем одиноки: мышки живут в норе с другими мышками, со множеством других мышек. Они ютятся вместе, чтобы вырастить своих мышат, своих детишек, найти теплые и укромные местечки, полные пищи и магии. Они находят норки без болезней и смерти.
Наши пальцы сминают пергамент, оставляя свежие заломы.
Смерть. Смерть, смерть, смерть, наш друг и враг, непременно придет за нами всеми.
Но не за мной.
«Мертвецы не должны вспоминать о былом, страшитесь того, что им снится…»
Мы яростно рвем бумагу на кусочки. Мелкие-мелкие. Они рассеиваются, словно пепел на снегу. Словно воспоминания.
Мышки ютятся вместе, да – они согревают и берегут друг друга, – но если какой-нибудь мышонок заболеет, его съедят. О да. Его проглотят и сожрут, сожрут, чтобы прокормить мать, нору. Последыш всегда болен. Всегда мал. Мы съедим больную мышку, и она накормит нас.
Она накормит нас.
Мы устроим охоту на ее друзей, на ее друзей. Из горла вырывается рычание. Это просто слово, пустое обещание… Мы будем кормить их, пока они не располнеют от горя и вины, от отчаяния и страха. Куда бы мы ни пошли, они последуют за нами. Тогда мы сожрем и их. И когда мы приведем больную мышку к ее матери в Шато ле Блан… когда ее тело увянет, когда она истечет кровью… ее душа останется с нами навсегда.
Она накормит нас.
Мы никогда не будем одиноки.
L'Enchanteresse
Над кладбищем стелился туман. Надгробия – древние, полуразваленные, с давно стертыми стихией надписями – пронзали небо у края утеса, где мы стояли. Море внизу было необычайно тихим. В этом жутком предрассветном свечении я наконец понял смысл выражения «могильная тишина».
Коко устало потерла глаза и указала на церквушку, проглядывавшую сквозь туман. Маленькая. Деревянная. Крыша местами обвалилась. Свет в окнах не горел.
– Кажется, она заброшена.
– А если нет? – фыркнул Бо и покачал головой, но все же остановился и, зевая, добавил: – Это же церковь, а наши лица расклеены по всей Бельтерре. Даже деревенский священник узнает нас.
– Ладно. – Голос изможденной Коко прозвучал не так язвительно, как, возможно, она того хотела. – Спи тогда с собакой на улице.
Мы разом обернулись и посмотрели на призрачного белого пса, следовавшего за нами по пятам. Он появился у Цезарина, когда мы решили отправиться в путь по побережью, а не обычной дорогой. Мы уже были сыты по горло Ля-Форе-де-Ю. Многие дни пес следовал за нами, но близко никогда не подходил. Настороженные, растерянные матаготы исчезли вскоре после его появления. Они так и не вернулись. Возможно, пес и сам был беспокойным духом – новым видом матагота. А может, просто дурным предзнаменованием. Вероятно, поэтому Лу до сих пор не дала ему имени.
Существо смотрело на нас, и взгляд его был почти что осязаем. Я покрепче сжал руку Лу.
– Мы всю ночь на ногах. Никто не станет искать нас в церкви. Там можно спрятаться, как и в любом другом месте. А если церковь не заброшена, – перебил я Бо, который начал возражать, – мы уйдем прежде, чем нас заметят. Согласны?
Взглянув на Бо, Лу ухмыльнулась. Так широко, что я мог бы пересчитать все ее зубы.
– Боишься?
Бо кинул на нее подозрительный взгляд.
– После туннелей тебе бы тоже стоило.
Ее ухмылка исчезла. Коко заметно насторожилась и отвела взгляд. Я и сам невольно выпрямился, чувствуя напряжение. Лу ничего больше не сказала. Она просто отпустила мою руку и подошла к двери. Повернула ручку.
– Не заперто.
Мы с Коко молча последовали за ней в церковь. Бо зашел внутрь секундой позже, встревоженно оглядывая темное помещение. Толстый слой пыли покрывал канделябр.
На