На другой конец широкой перекладины приземлилась вторая, такая же, как сестра-близнец, птица. Она боязливо покосилась на свою соперницу и также опасливо, бочком, стала подбираться к центру. Первая – торопливо взмахнула крыльями и перепрыгнула на так манившую ее неподвижную тушку, укрытую черным шерстяным покрывалом. Утвердившись на качающемся темном островке, смелая птица, одним прыжком приблизилась к краю, где покрывало заканчивалось и светлела неподвижная плоть. Вцепившись острыми когтями в свалявшиеся волосы, она свесилась вниз и куда-то клюнула, потом еще.
Вторая птица, потерла длинный клюв о грубую древесину перекладины и, вслед за первой, исторгла громкий резкий крик. Ее трапезничавшая товарка от неожиданности сорвалась и, расправив крылья, отлетела в сторону. Более находчивая птица тут же заняла место у кормушки и принялась доклевывать то, что начала первая. Но тут, опомнившаяся серо-черная товарка, сделав круг в небе, яростно спикировала на соперницу. Обе сцепились в драке и, в облаке серых перьев, взмыли ввысь. А с того места, где они только что по очереди завтракали, показалась тяжелая темно-красная капля и, повиснув, в первых лучах солнца, медленно полетела вниз.
Истошный вороний грай разносился над тремя крестами с повешенными на них неподвижными человеческими телами. Несколько серых перьев неторопливо спланировав, застыли на светлой коже руки, туго привязанной к перекладине креста.
Вдруг, на одном из крестов произошло еле заметное движение. Склоненное набок лицо, выпрямилось и открыло глаза, блеснувшие сквозь черную паклю волос.
– Отец… – послышался громкий шепот, – Ты обещал мне… Быструю смерть!..
Пересохшие губы с трудом складывали слова, язык сухой тряпкой тер разбитые палачами десны. Собрав все силы, последний, из оставшихся в живых, крикнул.
– Отец! Почему ты оставил меня!?!
В утренней тишине, наступающего Судного дня1, сквозь безумное воронье карканье, со стороны Храма послышался далекий, чуть слышный напев Шахарит2.
Дебют
– Ишь ты, какой голосистый!.. Хорошо гимны петь будешь… – пробурчал себе в бороду новоиспеченный отец, торопливо заворачивая маленькое, раскрасневшееся от ночной прохлады, тельце в толстый шерстяной плащ.
Животные в своих стойлах, разбуженные громким криком, взволнованно блеяли, мычали и тянули морды к людям. Ослица, заслоняя собой осленка, негодующе захрапела.
Женщина с теплотой наблюдала за суетой мужа у своих ног.
– Эммануил… – устало проговорила она.
– Что-что?.. – наклонился к ней мужчина с голосящим свертком.
– Его имя – «Богом данный»!..
За стеной послышались шаги и приглушенная речь. Мужчина насторожился, передал кричащего младенца матери, взял свой окованный дорожный посох и повернулся ко входу. Плетеная ширма, заменявшая дверь в хлеву, где нашли временный приют молодые люди, медленно поднялась, впуская в теплое помещение ночной холод и пожилого крестьянина с лампой – хозяина хлева, за спиной которого маячила фигура его старшего сына.
– Вот значит, что здесь!.. – сказал вошедший крестьянин, оборачиваясь к своему сыну, державшему наперевес большую дубину.
– А, а, а… Мы-то думали, что это шомронимцы3 к нам пожаловали… – ответил тот, опуская свое оружие к ногам, – Вон, как от входа то полыхнуло, думали, подожгли!..
– Что «полыхнуло»? – удивился молодой отец, отставляя в сторону посох.
– Да сейчас-то, как мы подошли, увидели что ничего. Показалось, видать! – объяснил пожилой крестьянин.
– Да, вы тут… Может надо чего? – добавил его сын, смущенно разглядывая ноги роженицы.
– Дров принесите, да воды поболе! – ответил молодой отец, пытаясь перекричать какофонию воплей животных и младенца, надвинув подол платья на ноги своей женщины.
––
В единственное окно маленькой комнаты глиняного домика светило утреннее солнце, яркой полосой высвечивая убогое убранство.
– Что мы теперь будем делать, Ёзиф? – молодая мать виновато смотрела на мужа, нежно прижимая к груди притихший сверток.
– Ты ставишь меня перед нелегким выбором… – проговорил сидящий перед ней мужчина, отводя глаза в сторону.
Она не нашла что ему ответить, сосредоточив все внимание на заворочавшемся младенце.
– Ты ослушалась меня, Мириям. Теперь тебе пути дальше нет. Но и обратно возвратиться одна ты не сможешь… – продолжил он, неторопливо роняя слова, – Мне придется вернуться с тобой, а значит – не выполнить поручение Аарона моей Общины!
Мириям подняла на него красивые глаза полные благодарных слез. Женщина, прижимая к себе ребенка, шагнула к сидевшему мужчине и раболепно опустилась перед ним на колени.
– Ты послан