Нику не терпелось прочесть дальше, как вдруг за дверью кельи послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то шёл сюда уверенной и властной поступью хозяина. Ник узнал идущего. Вмиг сердце мальчика превратилось в трепещущий комочек горя: он должен немедленно расстаться с заветным посланием, так невероятно перевернувшим, казалось, самые основы его существа. Неожиданно для себя самого Ник выхватил из Псалтири жёлтый листочек с бисерной вязью и, не сворачивая, сунул его за пазуху.
Только мальчик поставил Псалтирь на место, на полку у окна, где ей и следовало быть среди других священных книг, как дверь в келью со скрипом отворилась, и в проёме возник брат-соглядатай Анил. Он явился исполнить надлежащую ему обязанность: проверить так надолго затянувшуюся уборку в келье игумена Плеона, высшего иерарха монастыря Святых Николая и Григория Чудотворцев. Брат Анил застал Ника усердно вытирающим пыль на полке с книгами, где стояла заветная Псалтирь с уже исчезнувшей страничкой. Ведро с водой по-прежнему было полным, а половая тряпка – сухой, так что отведённые полчаса на уборку кельи игумена Плеона не были использованы должным образом. Отроку грозило суровое наказание. Мысль о наказании, обычно вселявшая нестерпимый страх в душу Ника, на сей раз затмилась уже настолько иной мыслью, что не возымела теперь должного эффекта: мальчик с первого раза не разобрал слова брата-соглядатая, взывавшие к чувству стыда.
– Брат Николай, ты посмел нарушить установленный в монастыре порядок уборки келий и не справился с работой к положенному часу, когда владыка Плеон изволит пройти к себе для отдохновения! Ты явно ленился и не выполнил работы, порученной тебе полчаса назад. Следуй за мной к игумену и выслушай его приговор! – последние слова были сказаны братом Анилом с некоторой ехидцей и в то же время с явно показной помпезностью, продиктованной гордостью за столь ревностное выполнение вменённых ему обязанностей.
Брат Анил так был доволен собой в этот момент развенчания пороков юного послушника, сотворившего в очередной раз неслыханную дерзость, что забыл удивиться полному отсутствию признаков смятения у отрока. В подобных случаях тот выказывал их слезами и умолял не отводить его к игумену Плеону, который навевал на всех монастырских почтенный ужас.
Теперь же Ник словно не понял, о чем идёт речь. Для него не существовало уже ничего важнее Мерцающей башни, на пороге которой он мог разгадать тайну своей жизни. Мальчик смотрел отрешённо на брата-соглядатая своими большими карими, как у оленёнка, глазами, растянув в улыбке на удивленье красиво очерченный рот, который чуть приоткрылся и выставлял на свет божий неестественной белизны ровнёхонькие зубки. Румянец заливал смуглые щёки Ника. Он взмок от переполнявшего душу никогда не испытанного ранее безумного восторга, так что тёмно-каштановые чуть волнистые его волосы слиплись от пота и небрежно падали на высокий лоб красивой курчавой прядью. Ник стоял как вкопанный, когда брат Анил велел следовать за ним. Чувствуя, что мальчик не исполнил приказания, окликнул отрока резкой фразой:
– Следуй же!
Ник вздрогнул будто ужаленный и медленно поплёлся вслед за братом-соглядатаем.
Тёмные своды бесконечных монастырских коридоров с чадящими по стенам редкими факелами отражали гулкие шаги идущих, напоминая им, что и старые серые каменные стены суть живые свидетели происходящего, а потому они не могут молчать, посылая свой отклик вдогонку людям, потревожившим их мрачный сон. Переход в Соборную залу, где обычно игумен Николо-Григориевского монастыря Плеон беседовал с братьями, сегодня показался Нику одним мгновением (которое незаметно ускользнуло из жизни), наполненным странной сладостной негой мечты.
Вдруг бесконечный узкий коридор в один миг превратился в огромную круглую залу с круглым столь же невероятных размеров столом, за которым в одиночестве пребывал игумен Плеон. Он сидел неподвижно в просторном деревянном кресле с чересчур высокой спинкой, увенчанной массивным крестом, и, казалось, спал, слегка наклонив вниз голову, глубоко запрятанную в чёрный свободный куколь, из-под которого вперёд выдавались крупный орлиный нос и длинная седая борода, почти вся помещающаяся на столе. Локти спящего возлежали на подлокотниках, ног не было видно под длинным чёрным одеянием. Трудно было в данный момент судить о росте этого человека, и только его пристрастие к массивным предметам интерьера невольно приводило к мысли о том, что игумен не был великаном.
Чрезвычайно тоскливо и протяжно проскрежетавшая дверь вернула игумену