Судя по дислокации транспорта в калашном ряду, я был последним. Это и подтвердил попавшийся навстречу механик по выезду.
– Вовчик! Ты сегодня последний, – прорычал он пропитым и прокуренным голосом, – иду ворота закрывать.
Слегка пошатываясь, морской походкой он направился к воротам, но я его окликнул:
– Что, Петрович, злые люди землю под ногами качают?
– Да иди ты, – огрызнулся он.
– Не обижайся! Плотник здесь?
– Здесь! Тоже недавно, сучок, припёрся. В бойлерной они гудят, – проворчал Петрович и заковылял к выездным воротам.
Я поставил белоснежную «Волгу» на свое место, между вросшим в землю сто тридцатым «ЗИЛом» и директорским джипом. Вытер полотенцем пот с лица и со стриженой наголо головы, поправил закатанные рукава на рубашке. Снял со спинки переднего сидения джинсовую куртку и повесил её на плечи. Достал с заднего сидения пакет и, закрыв машину, направился в сторону стоящего впереди двухэтажного здания. Прошёл по длинному тёмному коридору до диспетчерской. Сдал путёвки и вышел во внутренний дворик. Узенькая бетонная дорожка вела через склад металлолома на заброшенной заправке, через маленький тенистый скверик, который состоял из старых яблонь, вишен и черемухи, мимо лавки со столом, на котором в перекурах работяги «забивали козла», и наконец вывела к небольшой кирпичной постройке, которая возвышалась над землёй всего метра на два. Если точнее сказать, то это помещение было бойлерной, но кто‐то очень умный в целях экономии решил разместить там и плотницкую мастерскую. На свободные места воткнули деревообрабатывающие станки, завезли материал, и работа в этом полуподвале, на сэкономленной площади, закипела. Вот здесь и трудился плотником мой друг Пашка. Я протиснулся в узкий и низкий дверной проём и из страны яркого солнца попал в страну тьмы. На секунду потерял зрение, а потом, взявшись за железные перила, аккуратно спустился по гремящей лестнице вниз, метра на полтора, пока мои ноги не почувствовали бетонный пол. Глаза постепенно привыкали к тусклому свету, который исходил от одной единственной горящей в помещении лампочки. Здесь было сильно накурено и по воздуху плавали толстые слои серо-голубого табачного дыма. По прямой от лестницы виднелись вентили и задвижки, слева в горах опилок стояли станки, а справа за большим деревянным столом, под которым валялись пустые бутылки, горланили «Мороз-мороз» трое изрядно подвыпивших пожилых человека в спецовках. В дальнем правом углу, у умывальника, стоя спиной к выходу, мыл руки невысокий чернявый мужичок в тельняшке, лет тридцати. Я бросил куртку и пакет на свободный стул и подошёл к умывальнику.
– Здорово, Павлуха! Чего это за шалман у тебя?
Мужичок в тельняшке слегка повернулся в мою сторону:
– Привет, Вован. У сантехников день рождения.
– Слушай, разгони эту звездобратию, сами посидим!
Пашка вытер руки о висящее на стене вафельное полотенце, отошёл к столу. Я повернулся спиной и стал умываться. Когда я вытирал руки, пьяная публика, негодуя и матерясь, гремя железной лестницей, покидала бойлерную. Пашка снял с электрической плитки только что приготовленную ароматную жареную картошку в большой чугунной сковороде и брякнул её на середину стола. Рядом появились два сверкающих гранёных стакана и две алюминиевые ложки. Я подвинул стул к столу и достал из своего пакета бутылку водки. Откупорил, налил по половине стакана и присел.
– Что‐то мы с тобой сегодня переработали, – с казал я, – а между прочим, праздник.
– Какой еще? – беря в руки стакан, без особого интереса спросил Пашка.
– Последняя пятница на этой неделе, – ухмыльнулся я.
– Ну, тогда с праздником! Давай.
Два стакана звякнули гранями друг о друга и вмиг опустошились. За тихим обсуждением прошедшего дня водка и картошка быстро приказали долго жить. Пашка к этому времени уже переоделся в чистое, и мы направились к выходу из подземелья. Выйдя на улицу, я был неожиданно удивлён. За то достаточно короткое время, что мы провели за столом, погода в корне изменилась. Дул порывистый ветер, срывая с деревьев в скверике ещё зелёные листья. И откуда‐то с юго-запада приближалась огромная угрожающая туча. Загораживая от ветра зажигалку, я закурил. Мы вышли за ворота автокомбината и, перейдя улицу, расположились на автобусной остановке. По дороге выяснилось, что Пашкины жена и тёща (детей у них не было) ещё два дня назад укатили в далёкую деревню. Так что он был совершенно свободен до воскресенья.