– «По словам немецкого историка искусства Норберта Вольфа, картина „Бурлаки на Волге“ произвела сенсацию в международном художественном сообществе, потому что ее автор „монументализировал жанровую сцену, низшую в академической классификации“. Группа персонажей, помещенная в „экзистенциальный и примордиальный“ ландшафт, напоминает процессию проклятых из „Божественной комедии“ Данте».
– При морде… Что у него? – заинтересовалась старушка, считавшая себя похожей на «Неизвестную» Крамского, которую она называла «Незнакомкой».
– Ну, это я так понимаю, – стал рассуждать я. – Они – бурлаки – похожи на монумент. На памятник. А ландшафт… фон вокруг них – правильно Репин не стал писать дачников! – как будто фантастический. Не из земного мира. И они – бурлаки – как будто олицетворяют всех людей вообще. Не только именно бурлаков, или там строителей, или шахтеров – тех, кто тяжело трудится, – а вообще всякого, любого человека. Бурлаки – это все мы!
– Слово «примордиальный» ты понял верно. «Экзистенциальный» тоже, – сказала Нина Сергеевна, которая до этого долго сидела молча.
– Как же он так… С рукой-то в старости оплошал? – посочувствовала старушка-«Незнакомка» Репину. – Старость не радость, прости господи! Вон какой… хороший, видать, человек был. Бурлаки – это все мы! Слыхали? – Старушка повернулась к пассажирам, ища понимания.
– А нам говорили в школе, что это картина про тяжкий труд наемных людей и ужас капитализма, – сказал старичок в черном плаще и коричневом берете.
– Скажу вам: и нам тоже! – откликнулась девушка с фиолетовыми волосами и пирсингом в нижней губе.
– Все картины, которые писал Репин, были о людях! – отозвался я старушке. – Он любил людей! И жизнь! И всякое творчество, не только живопись! Он читал книги всех писателей, портреты которых рисовал! Очень любил Толстого. Вечерами, закончив рисовать, Репин отправлялся на встречи с Толстым. Писатель и художник гуляли вместе и иногда, увлекшись разговором, уходили так далеко, что обратно приходилось нанимать конный экипаж. Мало кто знает – Толстой был однажды переписчиком во время всероссийской переписи населения и ходил по бедным кварталам. А Репин его сопровождал и делал зарисовки людей. Музыку Репин тоже любил. Когда он писал «Бурлаков», то слышал в своей памяти народную, с размахом, «Камаринскую» Глинки, а еще читал в это время «Илиаду» Гомера. Репин подружился с человеком по фамилии Канин, увидев которого сразу понял: вот он, бурлак на его будущей картине! И рассказывал своим друзьям об этом Канине – представляете! – не с меньшим восторгом, чем о Льве Толстом! Репина целиком захватывала будущая картина. Он ездил в далекую даль, чтобы найти и нарисовать старинные кувшины и одежду для картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». А когда увидел бурлаков на Волге, то – он сам потом вспоминал – будущая картина была у него на уме и во время игр с товарищами в городки, и когда он разговаривал со знакомыми барышнями.
– Молодец! – сказала