«Деваются» обычно люди. Не в силах пережить стресс, они продают дома и переезжают. И их можно понять. Даже если позвонить в клининговую фирму, в спектр услуг которой входит уборка мест преступлений, смыть пятна из памяти не так просто. Это страшно – каждый день смотреть на то место, где твою жизнь разрезали на «до» и «после». Смотреть и вздрагивать. Поэтому люди стараются съехать.
Так мог поступить и я, благо средства позволяли. Но, в отличие от других людей, я не хотел забывать. Поэтому пошёл в ванную, отыскал ведро и швабру, набрал горячей воды…
Когда госпожа Кингжао, моя названная мать, вернулась домой, я не сказал ей, где всё произошло, хотя она просила. Она – нормальный человек, ей это не нужно. Хотя, кажется, она всё равно догадалась. Если мы с ней где и пересекались, так это в кухне. И трудно было не заметить, как мой взгляд останавливается там, где на полу растекалась лужа. Или на дверце холодильника, внизу – там, откуда я стёр кровавый отпечаток ладони.
Раньше дом был живым. Сейчас он больше напоминал мрачный склеп, даже когда извечная облачная дымка над посёлком расходилась, и в окна проникал солнечный свет.
Может, я всё-таки съехал бы, хотя бы ради Кингжао, которой явно было жутко находиться в этом проклятом доме. Но кое-что меня останавливало. Одно крохотное обстоятельство, на которое я обратил внимание в первый же вечер, когда заночевал у Джиана.
Тогда я всю ночь лежал без сна на диване и смотрел в потолок. В окно бил свет уличного фонаря, наполняя комнату мёртвым холодным светом. Джиан предложил задёрнуть шторы, я отказался. Так и лежал, изучая узор трещин на побелке. И думал о том, что если процедура досмотра места преступления не слишком отличается от привычной мне по прошлой жизни, другому миру, иной стране, то дом наверняка перерыли сверху донизу. Впоследствии я получил тому подтверждение, когда вернулся – по дому будто ураган прошёл, всё было перевёрнуто вверх дном.
А значит, люди, производившие обыск, не могли не обнаружить сумку. Сумку с таблетками господина Кианга, или же Фанга, если угодно. Я давал их старику Гуолиангу, чтобы его глазами увидеть место обитания Кианга. Потом меня арестовали, потом опять арестовали. И всё так завертелось, что я не успел избавиться от сумки.
Я был уверен, что в дом больше не вернусь. Что вот-вот за мной придут. «Лей Ченг, вы арестованы за хранение наркотиков». Но ничего такого не случилось.
Вернувшись в дом, я убедился, что сумки нет – по крайней мере, там, где я её оставил. И всё-таки никто не спешил надевать на меня браслеты, подавляющие силу духа.
Были тут, конечно, юридические трудности. Препарат, который производил Кианг, не являлся химической отравой, он работал иначе. Кроме того, на рынок пришёл относительно недавно. Кланы распространяли его по своим каналам, а в Шужуань таблетки вообще стали поступать около полугода назад. До тех пор, пока, после уймы бюрократических проволочек, новый наркотик официально не назовут наркотиком, им, теоретически, можно барыжить хоть в открытую. И даже если наркотиком его признают завтра, а сумку у меня изъяли сегодня, мне не составит труда отвертеться. Любой мало-мальски подкованный законник с лёгкостью создаст нужный прецедент, который войдёт в анналы истории юриспруденции.
Другой вопрос, что рядовые сотрудники полиции о таком вряд ли задумываются, и если видят сумку, забитую явно не аспирином, сначала швырнут за решётку, а потом уже будут разбираться. Но меня-то никто не швырнул. Хотя сумка пропала.
Я ждал.
И дождался.
Письмо пришло вчера. Бросили в почтовый ящик. Ни марки, ни штемпеля. Конверт даже не был заклеен. Внутри – сложенный лист бумаги с распечатанным текстом. Скупым и немногословным.
«Что-то не так?» – спросила Кингжао, принесшая почту.
«Всё нормально, мама», – сказал я, не глядя на неё, и затолкал письмо в карман джинсов.
Это кафе я обнаружил пару месяцев назад, недалеко от больницы, где лежала Ниу. Хозяева явно пытались делать ставку на европейскую экзотику. Здесь даже подавали кофе, за что изначально и зацепился мой взгляд. Я взял эспрессо, сделал один глоток и чуть не умер. Ощущение было такое, словно из организма разом вытянуло всю влагу, а вместо неё в желудок обрушился кирпич. Горький и отвратный.
Я кое-как допил крохотную чашечку – и то лишь потому, что перестроечные годы приучили доедать и допивать всё, за что уплачены деньги. Это были своего рода поминки по прошлому. Леонид Громов умер, мир его праху. А Лей Ченг скорее согласился бы грызть асфальт, чем выпить кофе.
В кафе я заходил с тех пор практически каждый день, но теперь уже брал чай. Всё-таки было приятно смотреть, как люди едят ложками и вилками, пьют кофе – хотя наверняка мысленно морщатся.
– Развлекаешься?
Я поднял взгляд и внимательно