– Ишь, зазнайки, ветер быстро собьет с вас спесь… – с улыбкой проворчал Осира и, вздохнув, добавил: – Печальный мир! Даже когда расцветают вишни. Даже тогда…
Согнав с лица умиротворенную грусть, Осира решительно позвонил в серебряный колокольчик.
Появившийся на пороге монах приветствовал его низким поклоном.
– Пригласите ко мне Джона, – попросил Осира.
Когда Джон вошел, Осира усадил его на циновку рядом с собой и сказал:
– Я очень рад, мой друг, что Создатель оценил твое усердие и вернул тебя к полноценной жизни.
– Благодарю вас, сенсей, и господа бога за эту милость.
– Меня не за что благодарить. Я всего лишь исполнял свой долг, протаптывая тропинку, которая рано или поздно должна была вывести тебя к храму твоей памяти.
– Обрушившиеся на меня воспоминания, сенсей, распирают череп. Мне кажется, что, если я сейчас не поделюсь ими с вами, он просто взорвется.
– Ты уверен, что мне все нужно знать о твоей прошлой жизни? – осторожно спросил Осира.
– Да, уверен! – твердо ответил Сарматов, его обезображенное шрамами лицо было спокойно. – По крайней мере, кто я и откуда родом, мой сенсей должен знать.
Профессор Осира согласно кивнул и, достав из ящика письменного стола диктофон, положил его рядом с собой.
– Не против? – спросил он.
– Нет, – ответил Сарматов. – В своей жизни я не сделал ничего такого, чего мне надо стыдиться. По крайней мере, мне кажется так…
Уже заканчивалась пленка в кассете диктофона, а Сарматов все говорил и говорил, вспоминая свою жизнь. Перед старым японцем Осирой прошло его скорбное сиротское детство в глухой казачьей станице, с именами и даже с уличными прозвищами его сверстников. Вспомнил Сарматов и соседей по родному куреню, и всех дорогих ему станичников. Узнал Осира и о том, что в далекой Москве чужой человек воспитывает его родного сына, названного белокурой красавицей-матерью, дочерью большого начальника, Платоном. Прошли перед старым самураем боевые побратимы Сарматова, прошли чередой все – и живые, и погибшие в разных странах на чужих континентах. Но их подлинных имен и мест их боевых операций он не назвал. Впрочем, Осира и не настаивал на этом. Рассказал Сарматов и о своем пленнике – американце, полковнике ЦРУ Джордже Метлоу, не сдавшем его в горах Гиндукуша афганским полевым командирам, которым за его голову была обещана награда в миллион долларов.
В своем рассказе Сарматов дошел до того момента, когда на караван афганских моджахедов, пробирающихся тайной горной тропой в Пакистан, обрушились русские вертолеты и… И вдруг голос его осекся и сорвался на хрип, глаза помутнели, а в уголках губ запузырилась кровавая пена.
– Довольно, хватит! – спохватился Осира, но было уже поздно.
Прежде чем потерять сознание, Сарматов успел пробормотать сквозь стиснутые зубы:
– Голова, сенсей!.. Господи, как больно-о-о!.. Как больно!..
На следующий день с первыми лучами солнца, даже не полюбовавшись отцветающими деревцами сакуры, Осира поспешил в монастырскую келью Сарматова. К его удивлению, келья была пуста.
– Джон медитирует на берегу моря, – сообщил привратник.
– Как он провел ночь, Ямасита?
– Крепко спал, как обычно…
– После медитации жду его у себя.
– Хорошо, сенсей.
В ожидании Сарматова Осира долго созерцал картину-такемоне – единственное украшение его аскетического кабинета. По мере созерцания простенького пейзажа с одинокой, вцепившейся в скалу сосной глаза старого самурая светлели, а в уголках губ появилась умиротворенная улыбка. Когда в кабинет заглянул Сарматов, Осира торопливо согнал ее и предложил гостю место на циновке.
– Как ты себя чувствуешь? – скрывая тревогу, спросил он.
– Хорошо, сенсей.
– Помнишь, что произошло с тобой вчера?
– Смутно, – признался Сарматов. – Я был у какой-то церкви… Очень красиво звонили колокола… Больше, к сожалению, ничего не могу вспомнить.
– А помнишь ли ты, что было три дня или месяц назад?
– Отлично помню, сенсей. Как всегда, я каждодневно постигал путь воина-бусидо в духе искусства дзен.
– Не вспомнил ли, Джон, что ты делал года три назад?
– К сожалению, пока не вспомнил, сенсей.
Осира легко, как юноша, поднялся и подошел к раскрытому окну кабинета. Полюбовавшись отцветающей сакурой, он повернул просветлевшее лицо к Сарматову.
– Признаться, жизнь не часто преподносила мне подарки, Джон. Я начал было сомневаться в твоем выздоровлении, но вчерашний день наконец-то дал мне надежду.
– Что необычного произошло вчера, сенсей? – удивился Сарматов.
– Позволь мне не ответить на этот вопрос.
– Но почему?
– В интересах твоего полного излечения, – отвел глаза в сторону Осира. –