Моему брату Андрею почти сорок лет и он вовсе не похож на Синюю Бороду или вообще хоть на какого-то монстра. Андрей – образцово обычный человек. За некоторыми исключениями.
И все же входить в одну из комнат мне строго-настрого запрещено.
Все дело в тех самых некоторых исключениях. Мой брат – увлеченный химик. Эдакий типичный рассеянный ученый. Может заварить чай холодной водой и спокойно пить эту бурду, например. Или надеть ботинки от разных пар да так и выйти на улицу. И все в таком духе.
Словом, Андрей мало что замечает вокруг. До тех пор, пока речь не заходит о его работе. Здесь брат меняется кардинально: когда он увлечен очередными исследованиями, то словно подбирается и становится одним концентрированным вибрирующим существом. В эти моменты брат напоминает мне хищника, выслеживающего жертву. Терпение и напряжение, готовность ждать и возбужденная нетерпеливость – все это прекрасно сочетается в Андрее-исследователе. Он не ошибается. Он бьет прямо в цель. В молодом для ученого возрасте у него уже куча научных премий.
Собственно, из-за трепетного отношения брата к своей работе я и не имела права заходить в лабораторию, которую он оборудовал на втором этаже нашего дома. Там Андрей хранил какие-то особо важные вещи для своих исследований – вроде реактивов, инструментов и бог знает чего еще. Чего именно, я никогда особо не интересовалась.
Никогда. До сегодняшнего дня.
***
Утро началось рано. И плохо. В четыре утра я проснулась от чувства, будто безумный слесарь дрелью вкручивает в мою несчастную голову острое сверло.
Я сжала виски указательными пальцами. Как обычно перед глазами заплясали смазанные разноцветные круги. Как обычно голова начала болеть еще больше. Одно только было необычным: я открыла глаза слишком рано. Обычно головные боли будят меня не раньше шести.
Надо подняться с моего первого этажа на второй, к Андрею. Мы с братом поделили этажи, в шутку называя их Андреевскими (брата) и Александрийскими (моими) владениями. Хотя никакие это не владения, конечно. Пара комнат внизу и столько же вверху. Плюс совмещенный санузел на моем первом этаже.
Мне сложно и стыдно это признавать, но нужно. Когда мою голову мучает взбесившийся слесарь со своими отточенными сверлами, я ужасно злюсь на Андрея. В эти моменты мне кажется, что именно брат виноват в моих головных болях. Как? Почему? Нет ответов.
Вот и сегодня, в четыре утра, когда апрельский рассвет еще и не думал заниматься, я почувствовала злость. Слова обвинения и неприязни вертелись на языке, мучили сознание и гнали меня на второй этаж.
Если бы не эта, непонятно на чем основанная – во всяком случае, непонятно этим свежим апрельским утром – злость, ничего бы и не случилось. Хотя…это был всего лишь вопрос времени.
Я шагала вверх по ступенькам и считала их. Один, два, три. Ладно. Возможно, по дороге мне удастся успокоиться. Боль стучала в висках, затылке и даже в ушах. Мне казалось, что еще немного, и эта боль польется из меня, прорвется бордовыми реками из носа, рта, глаз.
Злость, которую я еще могла остановить, превратилась в ярость. Острую, как только что наточенный нож. И ранила она меня точно так же.
В отместку мне тоже хотелось ранить. Андрей был лучшей, а в моем случае еще и единственной, кандидатурой.
Я предвкушала, как открою дверь в его спальню ударом ноги, буду кричать, оскорблять, вцеплюсь ногтями ему в лицо. Андрей будет беззащитен: я выдерну его из сна, и он заморгает плохо видящими без очков глазами. Он стерпит все и не ответит. Проверено.
Тринадцать, четырнадцать. Вот и последняя ступенька, пятнадцатая. Хотя уже неважно. Счет не помог ни мне, ни Андрею.
Осталось пройти десять шагов до блеклой, желтоватой, как в казенных заведениях, двери, ведущей в крохотную спаленку брата. Мимо точно такой же двери в лабораторию, которая сейчас меня интересовала мало.
И тут меня остановил звук.
Никаких звуков здесь не должно было быть. Тем более в такое время. Дом наш хоть и маленький, но совершенно независимый. Он стоит в отдалении от других домов улицы: с ближайшими соседями нас разделяет добрый километр. Так говорит Андрей. Когда я выхожу на улицу, чтобы подышать свежим воздухом во дворе, то вовсе не вижу никаких других домов: только трубы промышленных зданий с одной стороны и лес насколько хватает глаз – с другой.
Так что мы были дома в полном одиночестве.
И все-таки шум был.
Я остановилась, чувствуя, как все мои мышцы напряглись. Ярость вступила в реакцию с тревогой, и этот ядовитый коктейль словно забурлил и ударил в мою и без того больную голову. А затем словно кто-то неведомый пощадил меня – чрезмерная смесь чрезмерных эмоций хлынула вниз, к ногам, заодно унося с собой и невыносимую головную боль.
Благодарная непонятно кому, я прикрыла глаза и прислонилась к лабораторной двери. Дверь слегка подалась, как будто замок держал ее недостаточно крепко. Но не открылась, да я на это и не рассчитывала.
Зато