Аня Кравченко. Из сборника «Месть ласточек. Деревенские рассказы». Иван Карасёв

. Магазинные твёрдые сыры не выдерживали конкуренции с её продуктом там, в деревне. Мы брали его целыми головками – килограмма по полтора. И цветы, занимавшие у неё чуть ли не четверть участка, всегда были ухожены и прополоты. Зайти к ним в дом летом можно только пройдя мимо Аниного мощного цветника, самого большого в нашей деревне. Но не прошло и полгода с нашего отъёзда на зимние квартиры, как нам сказали: Аня умерла, рак. Оказывается, ей уже шёл 77-ой год, а я бы ей не дал и семидесяти. По лицу она вообще могла сойти за шестидесятилетнюю крестьянку.

      Аня никогда не болела, во всяком случая от неё жалоб на здоровье я не слышал. В их семье обычно хворал Витя, муж. В конце каждого лета я его спрашивал: «Возьмёшься косить моё поле в будущем году?» Витя, в отличие от Ани, которая матерного словечка не скажет, отвечал в обычной своей манере: «Х.. яво знае! Здоровье, б…, очень х…ое, ё… твою мать, до лета яшшо дожить надо, на х…!». Витя в последние годы пару раз лежал в больнице, не в районной, а в Великих Луках, шалило сердце, скакало давление, и ещё на что-то он жаловался. Но в сезон Витя, несмотря на болячки, вместе со старшим, так и не женившимся сыном Игорем обеспечивал семью и сеном для коровы, и дровами, да ещё круглый год столярничал у себя в мастерской. Аня же никогда не жаловалась, она каждый день крутилась по хозяйству, не до болезней. Так бывает часто в семьях, болеет один, а умирает другой.

      Со смертью Ани в деревне осталось только пять постоянных жителей, а ещё два года назад, пока живы были, например, баба Тамара и баба Галя, жили там девять человек. В начале девяностых – так вообще больше двадцати, а когда-то даже начальная школа имелась. Правда летом население увеличивается человек на двенадцать-пятнадцать, но и то не весь сезон, да и среди дачников в последние годы имелись потери. Сначала умер, как звали его некоторые, старый дядя Миша Михельсон (фамилию предки получили по барину), потом восьмидесятитрёхлетний Ильич, или Мишка Дегель в жаргоне местных. Оба зимовали всегда в столицах вместе с детьми. Ещё была в деревне баба Зина Михельсониха, двоюродная, кажется, сестра дяди Миши по отцу, а по мужу Новикова. Она не вставала, всё в доме делал её сын, и, кроме него да ещё пары-тройки родственников, навещавших их в тёплые летние дни, бабу Зину никто не видел. Нам она показалась только в гробу…

      Кравченки, как их тут звали, не вызывали симпатий односельчан. Во-первых, они не местные, приехали из другого села. Даже прозвищем деревенским их не удостоили. Там ведь если ты Волков, то Волчок, потому что малого роста, а если Молчанов, значит Малёк, и дети твои взрослые – Мальки, хоть они и вымахали под метр девяносто, здоровенные мужики. Другая причина, может, заключалась в том, что Аня и Витя держали большое хозяйство – два дома, два участка, две коровы, старый польский трактор, «жигули» – подарок внука, мелкая живность, да ещё Витина столярка с циркулярной пилой. Деньги тратили обдуманно, жили без машины, пока внук не подарил, а подвернулась возможность – сделали одновременно с нами скважину для воды, заплатив за неё больше ста тысяч. Свой источник надёжней старого деревенского водопровода, который рвётся два раз в год – в семьдесят лет воды не наносишься. Остальные жители довольствовались тем, что есть, и каждый раз ждали, пока дыру залатают, иногда ожидание длилось несколько недель, хозяин трубы – преемник бывшего колхоза никогда не спешил ремонтировать её.