маном у подножия гор, покрытых хвойными лесами. А здесь, на пустынной стороне сопки, которая оканчивалась обрывом, где стояли матери с дочками-внучками, здесь чуть дул ветерок. Маленькие девочки забрались на большой валун, какими была богата сопка, и смотрели вдаль. Туда же смотрели женщины: там, в дали, где-то бродили их мужья, отец и сын. Мужчины ушли на охоту совсем недавно и должны были еще не скоро вернуться. Жены в это время тосковали по мужьям и прогуливали детей. Девочки радовались прогулке и прыгали по валунам, обросшим разноцветным мхом, засматриваясь на реку, которая широко текла внизу и билась о скалы. Обрыв и речка разделяли сопку от другого берега, на котором цвел багульник. Другой берег был без обрыва, но тоже уходил с сопками в даль, застилаемую туманом. А с другой стороны сопки, лесной, тоже был обрыв, еще круче и скалистее. И с него открывался вид на поле, на железную дорогу. И было видно, как внизу две реки сливаются в одну, маленькая беспокойная Никишиха входит в большую, широкую Ингоду. Место их соединения как раз совпадало с острым краем обрыва, и если встать на самый верх, то можно было даже видеть, как сталкиваются друг с другом и соединяются их течения, как ровный с степенный ход Ингоды вбирает в себя бурное течение Никишихи. На этом месте стоял крест в память сибирским казакам, погибшим на Великой войне. А за крестом, если чуть подальше пройти в лес, был фундамент для церкви. Фундамент заложили давно, еще до революции. Валерий Андреевич, муж женщины, которая стояла сейчас у обрыва на другом берегу сопки и тосковала, помнил еще рассказы своего деда, как тот с товарищами таскал булыжники для фундамента. Церковь построить не успели, грянул гром мировой непогоды, деда Валерия Андреевича расстреляли где-то в дальних лесах или полях, а фундамент будущей церкви ни на что не сгодился, поскольку место было далекое и ненужное ни пищевой, ни какой-либо другой промышленности. Так фундамент и остался до нынешнего времени. Он стал местом игры детей, местом встречи друзей и влюбленных. Здесь когда-то давно Валерий Андреевич встретил свою будущую жену, которая жила в соседней деревне и пришла сюда с подружками полюбоваться видом. Сын Валерия Андреевича, Андрей Валерьевич, на этом месте предложил своей подруге, приехавшей на лето к нему в гости, стать подругой жизни. И много чего еще было на этом знаменательном месте, которое должно было быть храмом. Сейчас здесь никого не было, только вороны изредка покаркивали, а затем улетали куда-то. А на другой стороне сопки женщины все так же молча стояли. Две жены хорошо понимали друг друга. Они свыклись друг с другом за долгое время и стали родными. Их роднила любовь к мужьям, к отцу и сыну, которые были очень друг на друга похожи и которые ушли от них убивать диких зверей где-то в далеких лесах, куда женщинам негоже идти за мужьями.
Женщины с детьми еще долго будут стоять у обрыва, смотреть вдаль, беспокоиться за мужей и одновременно – неведомой стороной души – любоваться видом сиреневых сопок, а потом медленно пойдут до дому, ставить самовар и пить чай с малиной. А потом снова решат сходить на сопку, где девочки будут прыгать по валунам, а женщины выпускать свою тоску на широкий простор.
Черно-белая фотография с четырьмя людьми, двумя женщинами и двумя девочками, которые всматривались вдаль на широкую реку и далекие сибирские сопки, покрытые хвойными лесами и туманом, висела в кабинете молодого человека. Фотография досталась ему по наследству от бабушки. Но он не знал, кто эти люди на фотографии, потому что она была не подписана. Однако он никак не мог перестать думать об этих людях и любоваться на сибирские сопки, которые ему были так знакомы и которые были от него так далеко.
Лешний лес
Туман брел по сопкам, люди еще не решались выходить на утренний холодок, мирно спали по домам. Улицы села отдыхали, слышно было лишь издали, как журчат между собой встретившиеся у подножия сопки две речки. Сопка оканчивалась крутым обрывом, и местность, где реки встречались и сливались в одну, была скалистая, потому и вода в этом месте была беспокойна.
Реки будто спорили между собой о том, как теперь будет называться их общее течение. Но в это утро они успокоились, решились на что-то и бурлили тихо и нежно, можно было слушать и слушать их. Так и делал человек, сидящий на вершине сопки, у обрыва. Он смотрел на долину, которая открывалась с этой высоты. Смотрел, как убегает вдаль река, как багровеют сопки на фоне неба.
Больше ничего и не было, только два цвета: багровый и голубой. И, казалось, есть только две сущности: багровые сопки и голубое небо. И еще река, которая, плутая через сопки, течет к небу и сливается с ним на краю горизонта. И во всем мире больше ничего нет, ничего не было и не будет, ни далеких городов, ни железных дорог, по которым из одного далекого города в другой едут далекие друг от друга люди, сидят в вагонах-ресторанах, сидят в своих купе, на своих койках в плацкартных вагонах. Нет этого, время вернулось вспять и есть только одно пространство, в котором лишь две сущности: багровые сопки и голубое небо с уходящей в него рекой. И странно не чувствовать себя одиноким посреди такого огромного и повсюду одного и того же пространства!
Евгений Андреевич Ингодин приехал домой уже полгода назад. Поезд вез его из столицы долго, почти пять суток. Город встретил его равнодушно, казалось, что так же встретило
