– Па-аслушай, – возмущался бывало Вано, – тебе получается можно в депутаты, а другим получается нельзя-да? Вах!
– И другим можно! – своим глубоким баритоном отвечал ему Мося. – Но в двух случаях – либо тебе на весь мир насрать. Либо всем остальным в мире насрать на тебя. В политику нельзя войти внезапно. Ты тихо-тихо в нее вползаешь, жиреешь, растешь, приобретаешь вес в различных комиссиях и однажды становишься премьер-министром. Иного пути не бывает. Просто так с нуля объявить себя политиком нельзя. Ты слишком у многих будешь бельмом на глазу. Тем более что слишком многие знают о роде твоей м-м-н-э-э-э… работы.
– А как же ты? – возмущался Вано. – О твоей работе никто не знает, да? Ты же ведь пролез в депутаты!
– Ой-мама, – фыркнул Мося, – у меня столько званий, что депутатское приняли просто за еще одно. Но ведь я же не создаю новых партий, сижу себе тихо-спокойно, голосую…
– А я, – тихо, но твердо и с пафосом сказал Вано, – создам свою партию. Партию защиты прав заключенных. Пэ-зэ-пэ-зэ! Возглавлю ее и стану президентом.
Мося с изумлением посмотрел на него. Разговор их происходил годом раньше, но здесь же, в полусотне метров от арены, в сауне, в которой парились оба, а за стеной позвякивали бокалы и румяные массажистки, совмещавшие это благоприобретенное ремесло с древнейшим, расставляли закуски и напитки для праздничного стола.
«Охренел ты совсем, мудак старый!» – хотел было схохмить Мося, но, глянув в глаза Вано, прикусил язык. Восприняв дружескую иронию как оскорбление, Вано мог смертельно обидеться, А обиды он привык смывать исключительно кровью обидчика.
– А по-твоему, каким будет твой электорат? – серьезно глядя на него, осведомился Мося.
И Вано-таки обиделся.
– Ай, итить твою мать, ты – сволочь, морда жидовская! – заорал он. – Ты, блин, собака, привык нас подъе…вать тем, что ты, сука, умнее нас всех, гандон ты штопаный…
С обоих сторон к ним подскочили мывшиеся поодаль Дато, брат Вано и Федот Шелковый – глава балашихинской бригады и встали перед Вано, готовым вцепиться в глотку обидчику.
– Успокойся, Вано, – рассмеялся Мося своим знаменитым раскатистым оперным смехом. – Если ты решил идти в политику, к таким словечкам надо привыкать. А если не понимаешь, то делать умное лицо и говорить о судьбах народа. Не понял? Электорат – это и есть народ. Я спросил, ты знаешь, кто за тебя голосовать будет? Вот за коммунистов голосуют старые пердуны, у которых при Советах прошла вся молодость, и которым кажется, что самое большое счастье на свете – это колбаса по два двадцать,