Ведьма. Мария Зайцева

оему крыльцу. Два шага целых делает. А потом замирает.

      Я смотрю, как лицо его искажается сначала недоумением, непониманием, а затем осознанием происходящего и, наконец, диким, животным страхом, от которого хочешь завыть. А не можешь.

      – В моем дворе не плюют. – Негромко говорю я. – Вернись, прибери за собой. А потом уезжай отсюда.

      Тут я кошусь на Петровну, как всегда в таких ситуациях, осеняющую себя крестным знамением. Наивная, глупая вера. Ведь ни разу не помогало. А она все старается.

      – Не надо его, дочка, не надо, – шепчет она, просительно глядя на меня, – глупый он.

      – До стольки лет дожил, а ума не нажил. Значит, и учить бесполезно. И жалеть не стоит.

      – Жалко все равно. Человек же.

      – Вот принесло тебя сюда сегодня ни свет ни заря, – с досадой выдыхаю я, чувствуя, как злость уходит, заменяясь какой-то печалью. Не сказать, чтоб светлой, но и не мрачной. – Ладно.

      Поворачиваюсь к мучительно таращащему глаза мужику. Он все слышит. И уже все понимает. А сделать ничего не может.

      – Ну как тебе, хреново? Беспомощным себя чувствовать? А ей каково было?

      Мужик пучит глаза еще сильнее, поменяв цвет лица с красного за бледно-зеленый, начинает трястись.

      – Ты зря приехал. То, что у тебя сейчас – это ответ за все, что сделал. За ее боль. За ее страх. Тебе никто не поможет. И я не помогу, даже если бы и хотела. Такие черные проклятия только со смертью уходят. Прощай.

      Я разворачиваюсь и иду в дом. А за спиной раздается тихий скулеж, сопровождаемый торопливой старушечьей молитвой. Я знаю, что пришелец сейчас тщательно вытирает свой плевок, соскребая пыль с земли ногтями. И воет. Тихо и страшно. Оно всегда страшно, когда лицом к лицу со своей совестью встречаешься.

      Но думать про него я не собираюсь. Если обо всех думать таким, как я, то до тридцати лет не доживешь. А мне сорок уже. И это очень серьезно. Хоть и выгляжу несерьезно.

      Я прикрываю дверь, прохожу сразу в дальнюю комнату, переоборудованную под медицинский кабинет. К моему единственному лежачему пациенту.

      Останавливаюсь, внимательно разглядывая огромное, покрытое татуировками и шрамами тело. Он не спит. Лежит, смотрит в потолок бездумно, закинув мощные руки за голову.

      – Кто там приезжал?

      Голос, тихий и гулкий. Таким только приказы отдавать. Он и отдавал. Совсем недавно.

      – Неважно. Он уже уехал.

      – Напугала?

      Усмехается, губами. Глаз не затрагивая. Плохо.

      – Как я могу напугать?

      Поворачивается, смотрит в упор. Потом скользит взглядом ниже. Тяжеловесно и серьезно. Словно прикидывая, могу напугать? Не могу?

      – Да, глядя на тебя, не пугаться хочется, а…

      Тут он замолкает. Не отводя глаз.

      А вот я отвожу. Слишком долго одна. Слишком давно с таким откровенным мужским интересом не сталкивалась. Позабыла, каково это.

      – Давай попробуем вставать. Ты уже можешь.

      – Не могу.

      Откидывается обратно на подушку, опять забрасывает руки за голову.

      – Можешь.

      – Не могу, сказал. Голова болит. Говорил же тебе, ведьма!

      Рычит. Грозный такой. Как мой пес, Мальчик, что охраняет лесной домик.

      – Встанешь – и пройдет.

      – Да она постоянно болит. Как встану – болит! Отвали от меня! Матери звони, пусть забирает. А еще лучше, просто на улицу вышвырни. А матери не говори ничего. Скажи, сам ушел.

      У меня не получается его ударить. Реакция тела оказывается на высоте. Он удивленно смотрит на мою руку, тростинкой заламывающуюся в его лапище, потом переводит взгляд на меня и неожиданно дергает к себе. Заставляя практически лечь сверху, только ноги беспомощно скребут пол.

      Я не пугаюсь. Я мало чего боюсь. Но удивляюсь.

      Обычно меня сторонятся. Интуитивно пытаются обойти. В деревне нашей уже нет таких, а вот в соседней есть еще люди, которые при виде меня трижды сплевывают через левое плечо и отводят взгляд. От сглаза.

      Мужчины… Тут из крайности в крайность. Есть сумасшедшие, что летят на огонь. Были, вернее. Сейчас уже нет. Много-много лет нет.

      Но в основном, тоже… Десятой дорогой.